– Старичка? – перебил его Хейти.
– Да… Был тут такой… С чего все и началось-то… – Слесарев вспомнил, что Хейти не знает начала этой истории. – Для меня началось. Работал он с этой тарелкой долбаной и служил где-то у вас в Таллине. Энкавэдэшник бывший… когда его шлепнули, на земле рядом с ним надпись была… Что-то там типа… Про собаку.
– Кого?
– А? – Слесарев задумался. – Да вроде как так. И еще какой-то «сурм» там был…
– Собачья смерть, – перевел Хейти. – Идиотизм.
Хейти чувствовал себя погано, словно бы он сам убил того старичка, хоть и служившего ранее в НКВД, но все-таки старичка.
– Не знаю, идиотизм или нет, – продолжал Слесарев. – Но думал я плюнуть на все это. Мне-то, собственно, что со всего этого? Одни неприятности. Да только… Я как твою рожу увидал, когда ты пистолет на Кактуса навел, а в глазах пустота такая, тоска… Понял, взорву все, на хрен. Живота не пожалею, а взорву. У меня ведь сын растет, а тут такое.
– Но ведь это ж не где-нибудь, – сказал Хейти. – Не в Штатах, не у арабов каких-нибудь. Это ж у тебя.
– Потому и взорву, что у меня. А не в Штатах.
– Ну, ты же понял, что я хотел сказать… – Хейти поискал слова. – Как же патриотизм? Оборонка ведь это… Ну… Ты ведь понял?!
– Понял, – спокойно подтвердил Слесарев. – Все я понял. Сразу. Но только если бы все так просто было… Если бы я не знал об этом институтике ничего и о тарелке этой драной не знал… Если бы не ползал я там по проходам, коридорам… Ты пойми, если появились такие, как ты, значит, будут и другие. Я не знаю, умнее они будут или глупее, сильнее или слабее. Не знаю. И я даже судить не берусь, что хуже. Это не в укор тебе, пойми. Но ты работаешь на Запад. И будут еще такие, с микросхемами в голове, или с нанотехнологнями в крови, или с убеждениями… И пойдет плясать губерния! Повалятся из этой Пандориной шкатулки подарки по всему свету. Эту сытую агонию прекратить надо.
– Почему сытую?
– Потому что… Потому что если какой-то мент может запросто заползти в какой-нибудь институт… Значит, заелись эти твари там, наверху этой пирамиды в пирамиде. Умерло это… И никакой пользы от него, вонь одна. Раньше была, наверное, польза, а сейчас нет. Одно зло…
Хейти потерял нить Сергеевых рассуждений. Он понял, что капитан уже говорит сам с собой. О своем. Как будто обрывалось что-то внутри Слесарева, рвалось в душе, тренькая струнами. Невыносимо громко.
– Есть очень хочется. Ты бы сходил в магазин… – наконец сказал Хейти.
Сергей в раздумье покачал головой. Хейти показалось, что он не слышит, но потом Сергей сказал:
– Давай штаны…
Вскоре Хейти сидел на бетонном полу на подсунутой под задницу картонке. Холод, который поднимался снизу, почему-то не беспокоил. Голова то и дело падала на грудь.
В конце концов Хейти задремал.
Когда он снова открыл глаза, перед ним сидел лейтенант Мельников. Хейти понял, что спит.
– Привет, давно не виделись.
Кто это сказал? Впрочем, не так важно.
– Слушай, ты как-то далеко забрался… – сказал лейтенант. – Не находишь?
– Нахожу… – вяло отозвался Хейти. За всеми событиями последних дней Мельников казался таким далеким.
– И ведь из этой переделки ты имеешь все шансы не выкарабкаться.
– Знаю, – сказал Хейти и про себя удивился, почему он так хорошо понимает Мельникова? Ведь говорят они на разных языках.
– И что делать думаешь?
– Выкарабкиваться… – Чертовски логично.
– Это не так уж и трудно, наверное. Просто, как все гениальное. Только я пока об этом не знаю. Путь наверняка где-то близко…
– Ну… – Мельников саркастически усмехнулся. – Все пути находятся близко. В твоей голове. Но мы ведь не о философии тут собираемся говорить?..
Хейти даже не удивился этой фразе. Собираемся – значит собираемся. Значит, так нужно, будем говорить о чем-то другом.
– Мне бы от «жуков» в голове освободиться… – сказал Хейти, словно Мельников мог чем-то помочь ему. – А дальше разобрались бы сами.
– Да нет никаких у тебя «жуков»…
– А что же есть?
– Программа есть. Это особенный, почти уникальный комплекс химических, биологических и прочих веществ вкупе с соответствующей обработкой мозга. Очень примитивной моделью этого процесса можно считать гипноз, хотя аналогии совершенно неуместны.
– Ты откуда знаешь?
– Я многое знаю. Теперь. Хейти внутренне содрогнулся.
– Кстати, комплекс действительно был разработан здесь, в Союзе. И, что самое интересное, в твоем родном городе.
– Как это?! – спросил Хейти.
– А так, когда Объект был сбит, его поместили в единственный тогда пригодный для этого дела институт, который находился в Таллине. Дело в том… – Мельников помолчал. – Что везти его ближе к Москве побоялись. Тащить куда-то на восток, где традиционно проводят подобные исследования, означало волочить Объект через всю страну, что тоже было опасно, кстати, как оказалось, не зря боялись… Вот так-то. Из трех Прибалтийских республик выбрали самую северную. Так вот, первые же месяцы работы дали потрясающие результаты. Как раз в области биохимии мозга. Не нашего, разумеется.
А потом война. Объект пришлось спешно вывозить… С этим целая история вышла. А архивы и материалы сожгли. Ученых, работавших там, вывели во двор и расстреляли… Но, видимо, не всех или сожгли не все. Хотя без ключей в тех материалах разобраться было довольно трудно. На расшифровку должно было уйти время, потом восстановление утраченных частей, практические опыты, не всегда удачные. И вот появляешься ты. Как гостинец из сорок первого года. Знаешь, в этом есть что-то занятное такое… Ты как порождение Объекта вернулся, чтобы его уничтожить. Фрейдизм техногенной эпохи.
Впрочем, может быть, и не уничтожить, или не только уничтожить. Я этого не знаю.
– А кто же знает?
Мельников указал на голову Хейти.
– Программа.
И Мельников пропал, как и не было. Поначалу казалось, что он еще тут и его контуры накладываются на исписанную матерными словами стену. Но потом – хлоп! Он исчез. Осталась только стена и древняя надпись «Спартак – чемпион. ЦСКА – конюшня».
Хейти захрипел и проснулся. Он обнаружил, что лежит на боку, на заплеванном полу, под щекой каменная крошка. Холод пробирал до костей.
«Бред, – как последняя линия обороны проскочила в голове мысль. – Я, получается, не человек. Я – „порождение“.
Эта мысль была воспринята как-то совершенно спокойно, без лишних эмоций. Только вдруг защекотало в носу и изображение слегка смазалось. Хейти протер глаза, и все прошло.
Он встал и увидел, что перед ним на газетке разложены батон, кусок колбасы, бутылка пива и несколько сосисок. Рядом лежали его брюки. Слесарева не было.
