Вторая каста воинов в метро, которых я увидел - казаки. Они совсем молоденькие, бывшие студенты наверное. Почему казаки? Да из за коротких шашек, которые они гордо носят с собой. Что то типа общественной дружины скорее всего, отвечают за порядок, патрулируют, предупреждают, короче говоря. Их нашивки я не видел. Третья каста, которую я увидел, - черные уборщики. По-крайней мере я так их назвал, да не гастарбайтеры, и именно уборщики. Суровые типы в странном камуфляже, больше напоминающем комбинезон уборщика. Я увидел их мельком, выходя из метро бросил быстрый взгляд из под капюшона на группу бойцов, которые словно вороны стояли возле двух боевых машин пехоты. Разглядывать их у меня времени не было, я только успел заметить флаг, развевающийся над одной из БМП - Черная метла на фоне карты Единой России. Подойдя к кладбищу, я приблизился к стоящему недалеко от ограды крохотному административному зданию, возле входа в который курил мужчина лет сорока. Я только коротко кивнул ему и протянул золотую цепочку, которую нашел в комоде:
-Могила Александра и Маргариты Павловых. Где.
-За последнее время много народу померло, часто сжигают в крематории, иногда даже без учета, - пропыхтел сигаретой мужик, принимая золотую цепь.
-Три-четыре месяца назад, - проговорил я.
-Ну, три-четыре можно посмотреть, - пожал плечами тот и скрылся за дверью.
Я уселся на скамеечку возле зданьица и достал пачку сигарет, быстро прикурив левой рукой, что бы ни дай бог не показать свою отметину на ладони, стал ждать. Нервничал ли я тогда!? Нет. Просто сердце дико колотилось. Я хотел, что бы он вышел, развел руками и с умным видом проговорил, мол, нету тут таких и никогда не было. Я все посмотрел... ты ошибся, парень. Я так хотел. Я даже почти поверил, что ответ будет в этом стиле.
Пускать дым в одиночестве мне пришлось не долго, через минуту он вышел с огромной амбарной книгой, полистав ее пару минут, он кивнул:
-Александр Александрович Павлов 1973 года рождения. Маргарита Сергеевна Павлова 1972 года рождения. Три с половиной месяца назад.
-Покажи, - с трудом прошептал я.
-Пошли, - все так же безразлично махнул рукой тот.
Я твердо встал на ноги и пошел за ним. Уверен, они не хотели, что бы я расклеился и сдался. Надо идти. Просто идти и все. Когда мы подошли к двум стоящим рядом могилам, мужик деловито прикурил очередную сигарету и проговорил:
-Я пошел.
-Стой. - Проговорил я, и повернулся к нему. - Могила хорошо убрана. Кто то следит за ней, кто то приходит!?
-Да нет, мы просто все убираем, - словно оправдываясь, проговорил могильщик, - тут так то недавно по всем прошлись. Здесь никто не ходит.
-Держи, - я протянул еще одну цепочку и проговорил, - давай только без лишних разговоров.
-Да понял я все, что я не понимаю, - закивал головой мужик, принимая драгоценности. Постояв с секунду, он проговорил, - ну, если че...
-Угу, - махнул рукой я и подошел к двум каменным плитам.
Даже скамейка есть. Чистая. Возле плит стоит два полупустых стакана с корками хлеба. Тут явно кто то убирается и заботится. Не зря этот могильщик так испугался, когда я спросил его про посетителя. Но кто? Друзей у отца было мало, он человек был вспыльчивый и резкий, так что большая часть его общения ограничивалась деловыми знакомыми. Мама? Ну у нее была пара подруг... может быть они. Так у нас вообще родственников нет. Я... я один!?
Можно курить возле могилы? Не знаю. Мама не любила, когда я курил. Говорила, что это тупая соска мужчин, что то там вспоминала про хорошие примеры для подражания. Не помню, у нее всегда было много аргументов. Нет, мама, я рядом с тобой курить не буду, хоть сейчас. Я достал бутылку водки и налил в стакан. Положил пару кусочков хлеба. Наверное, это делается так. Никогда раньше не был на кладбище. Я вытер лицо руками и надолго замолчал, похлопав по карманам, достал семь смятых листочков из кармана и проговорил, глядя на каменные плиты:
-Я думал, что когда выберусь, обязательно вам дам почитать. Только Вам. Пап, не обижайся, но в первую очередь я бы дал почитать маме. Она бы так улыбнулась, как она всегда улыбается, и начала бы читать. Потом положила бы их в сервант и сказала, что пускай они лежат дома, так как я их потеряю. А это память. А я бы возмущался, что я не такой растеряша. Серьезно, я уже совсем взрослый. Хотя знаешь, Папа, я бы тебе даже читать не дал, ты все равно не прочитаешь, аккуратно возьмешь, но не прочитаешь. Нет, не потому что ты меня не любишь, ты просто не успеешь. Забудешь.... Мне всегда казалось, что ты многое забывал. Но это неправда, ты меня всегда очень сильно любил. Да, мы нечасто виделись в последнее время, но я всегда был уверен, что ты рядом. - Я немного помолчал и засунул листочки в папину визитницу, которую нашел в его кабинете. Закрыв глаза, я продолжил: - вы знаете, мне трудно. Все эти дни я видел мечту - вернуться к вам. Попросить прощения. Но в результате выяснилось, что та цель, к которой я шел, оказалась напрасна. Просто развеялась. Тут в этих листочках очень многое написано для вас. Я думал, что умру тогда. Мне было страшно и я хотел жить. Очень сильно хотел. Я знаю, что такое смерть. Там просто темно. Но эта тьма пугает, она манит, тянет к себе... обволакивает и затягивает внутрь. Спасибо тебе, папа, за тот урок. Ты меня тогда спас. Может быть, если бы не тот урок в могиле, я бы не выбрался из мертвой зоны. Вообще, эти листочки не только дневник, это еще и письма. Письма мертвого человека. Я никогда не жалуюсь, не ною, не реву. Я злюсь, бешусь, но не ною. Не сдаюсь. Но теперь... когда вас нет на этой земле. Мне хочется плакать. Хочется, но я не могу. Я ведь всегда знал, что как бы ни было плохо, если я позвоню вам, то все сразу образуется. А теперь... мне холодно. У меня нет цели, нет идеи. Я словно пропал. Понимаете? Знаешь мама, я не часто бывал дома, когда мы переехали в Москву. Часто терялся, когда мы жили при посольстве. Но всегда запах родительской спальни был для меня особенным. Каким то родным что ли. Моим личным. А когда я зашел в вашу квартиру и увидел эту тварь... - Я надолго замолчал. Открыв глаза, я прохрипел, - там мамой пахнет. А он! Черт. Мне тяжело. Мне тяжело без Вас! Одно только скажу, когда все закончится, я снова приду к Вам и мы будем разговаривать. Я... я приду. Я буду рядом. И никто не встанет у меня на пути. Скоро я закончу с теми ублюдками, которые осквернили вашу память, с теми, которые нажились на нашем горе. А потом я снова усядусь на эту скамейку и буду читать свои семь писем. Хорошо?
Я поднялся на ноги и бросил взгляд на две серые плиты, стоящие рядом. В следующий миг заключенный-надзиратель N 2517 упал на колени и заревел как ребенок.
