Пистолет защелкал затвором впустую – кончился боезапас. Никто больше не пер на меня, и Генка не стрелял уже, но я продолжал нажимать и нажимать спусковой крючок, и не мог остановиться.
Саркисян сжал мое плечо и, сильно тряхнув, гаркнул:
– Хватит, все уже! Нет никого! Хватит, говорю…
Я обессилено пал на колени; из глаз хлынули слезы. Генрик, более психически устойчивый, чем я, крадучись двинулся к куче тел. Посмотреть, что с Бородачом. Ему оставалась какая-то пара метров, когда куча с глухим вздохом приподнялась, встряхнулась и осела, намного более низкая, чем прежде. Бородач, пришедший в сознание, но не ведающий об исходе схватки, привел в действие самоликвидатор.
Я заколотил кулаками по подвернувшемуся карабину и зарыдал уже в голос, а Гена, подняв руки к потолку, страшным голосом зарычал армянские богохульства в адрес бесстрастно взирающего на нас сквозь все времена и пространства всевышнего…
Я отыскал обе отрезанные руки Бородача и, попросив у его безбожной души прощения, вытащил из мертвых пальцев карабин и мешок. Снял с левого запястья личный браслет. Собственно, карабин нам был не нужен. Более того, был он нам совершенно бесполезен, верный лишь своему погибшему хозяину. Я забрал только обойму.
Генрик в это время стаскивал трупы онзанов в кучу. Я стал помогать. По моим подсчетам, мы угрохали около двух десятков тварей. При той плотности огня, что была нами создана, каждый из членистоногих мертвецов получил никак не меньше трех зарядов. Чрезвычайно расточительно.
Груда тел вышла внушительная. Наверх я поместил бренные останки нашего товарища, а под основание сунул пиропатрон с замедлителем, установленным на самый максимум – тридцать секунд. Мы постояли молча минуту, и я нажал кнопку активатора.
Отключив на время системы ночного видения, чтоб не повредила вспышка пиропатрона, подсвечивая путь фонарем, мы быстрым шагом двинулись вперед. За спиной беззвучно полыхнуло. Фонарь можно было гасить. Пиропатрон минут пять будет старательно и ярко гореть. Света, отраженного от гладких стен пещеры, нам вполне хватит.
Последние отблески пламени, сравнимого со звездным, угасли, и мы вновь включили «совиные глаза».
– Ген, – негромко позвал я, – а ты заметил, что у онзанов не было оружия? И у того, возле входа, которого мы с Бородачом как свинью разделали, тоже ведь не было. Гражданские?
Генрик пробурчал:
– Не мое дело!
Молчание продолжалось недолго.
– Нам только на руку, что онзаны все еще не пронюхали, откуда явились к ним Братья, – сказал он. – Безоружные твари, угробившие Бородача, не в счет. Они и сами, похоже, не ждали встречи с нами. Наткнулись случайно. Хотели взять живьем, наверное. Не учли, скоты, что я в ферментационный чан пока не собираюсь.
Он с чувством выматерился.
Я подумал, что и Бородач не собирался, а вышло-то вон как. Гена, наверное, подумал о том же, и мы вновь замолчали. Я время от времени озирался, хоть и знал, что через ту лужу расплавленного камня, в которую пиропатрон превратил скальную породу, не перебраться еще долго. Никому.
Выход приближался. Сквозняк усиливался. Что ждало нас за пределами пещеры? Будет ли кому подсунуть под наши трупы пиропатрон, если… Нет, об этом лучше не думать. Сейчас уныние может стать главным врагом, пострашней онзанов.
Генрик тоже знал это. Он с размаху хлопнул меня по спине:
– Выше нос, солдат. Жизнь не закончилась. Бородач погиб именно так, как хотел. Помнишь его пояс из тротила, о котором я тебе рассказывал? И еще – его никто нигде не ждал. А мы… мы просто обязаны вернуться. Хотя бы, потому что тебя ждет Василиса. И родные. И меня ждут. Хотя бы для того, чтобы вручить командованию опознавательный браслет Бородача. И мы вернемся, обещаю. И вытащим тех, за кем идем.
Он подставил мне сжатый кулак, и я ударил по нему своим.
– Вернемся.
Извиваясь ужом, я полз вдоль левой стены пещеры. Сзади громоздился редут из мешков, за которым притаился Генрик, а я был налегке. Только пистолет да наручный нож. Наконец шлем уперся в преграду. Я сперва присел на корточки, а затем поднялся во весь рост. Пробоина находилась где-то правее, и мне ничего не угрожало. Я прислонился всем телом к «донышку» и принялся размахивать руками, привлекая внимание возможных наблюдателей. Затем врубил внешние динамики шлема на полную громкость и заорал надсадно какую-то откровенную чепуху. Кажется, из Чуковского, про раков пучеглазых, что по земле во мраке лазают и про волков, которые бешеные, отчего и воют; или что-то не менее бестолковое.
Никто меня, кажется, не слышал. Я нарочито медленно двинулся к отверстию, насвистывая и готовясь к рывку. Когда до отверстия оставалось около полуметра, я ускорился. Бросок получился великолепно. Такого скока я даже не ожидал от себя. Физиологические жидкости, отравленные сомой, только что не вскипели, пропуская нервные импульсы с рекордной скоростью.
Опомнился я от потрясающего ощущения бега-полета уже в кустах. Площадку перед пещерой – семидесятиметровую площадку, никак не подходящую на роль беговой дорожки стадиона, я преодолел не более чем за две с половиной – три секунды.
И легкость в теле не проходила.
Пользуясь ею, я прочесал близлежащую территорию, без труда перепрыгивая огромные валуны, вырывая с корнем подозрительные кусты, и ни на миг не останавливаясь. Сердце колотилось все быстрее и быстрее, движения становились все стремительнее. Эйфория всемогущества накатывала искрящимися волнами, и волны эти раз за разом становились все выше.
Кажется, я запел.
Кажется, я решил сделать все в одиночку.
Кажется, я отбросил в сторону ненужный пистолет.
Кажется, я отбросил в сторону ненужный шлем.
Зачем они мне? Я вижу сквозь ночь. Я слышу сквозь ночь. Ночь окончилась для меня. Для меня настал день. День моего триумфа. Я пройду сейчас семимильными шагами до рачьего штаба. Раздавлю к такой-то матери весь их поганый выводок. Спасу из рабства терран, «синих балахонов», и рвану дальше – непобедимый, как Ахилл. И пусть не попадаются мне на пути те, кто хочет жить. Пусть бегут. В спину я не бью.
Только кто это зовет меня, не переставая? Отстаньте, черти, я сегодня – супергерой! А, это он, мой славный Генрик! Отдыхай, дружище, Капрал справится и без тебя. Что со мной? Господи, какой глупый вопрос. Да ничего, дружище, просто я в ударе. У меня все получается, я познал свою истинную силу. Зачем, зачем он протягивает мне инъектор? Я здоровее здорового! Ах, витамины… Что ж, приличная порция витаминов мне, пожалуй, не помешает.
Инъектор кашлянул.
Тело обмякло, только лицо все еще мяли судороги. Руки, кажется, растянулись до щиколоток и, наверное, останутся таковыми навсегда. Зачем я вырывал из земли кусты и камни? Язык опух и не помещался во рту. Вероятно, я его немного покусал. Еще болела шея. И очень болела поясница.
