- Думаешь, они сейчас на тебя смотрят? - иронически спросил меня стрелок, не забывая, впрочем, сканировать местность взглядом.
- Думаю, смотрят, - ответил я, - если они, конечно, не глухие.
Я почувствовал направленное на нас внимание, еще когда мы объезжали завал. Кто-то рассматривал нас в бинокль. Сейчас этот, точнее эти "кто-то", сидели на последнем этаже дома напротив нас, и рассматривали нас в щель между жалюзи. Они думали что их не видно, но от меня им было не скрыться, я сразу их срисовал. Чтобы не затягивать сцену, я поднял с земли камешек, сильно размахнулся, и бросил. Он со стуком отскочил от жалюзи, и упал на землю.
- Эй там, выходите, разговор есть! - крикнул я. Тишина в ответ.
- Чего надо? - в доме поняли, что прятаться бесполезно, и мне ответил молодой испуганный голос.
- Я же сказал, поговорить!
- Уходи, мы с фашистами не разговариваем! - ответил все тот же отчаянный голос.
- Ты кого фашистом обозвал, ушлепок?! - я обиделся, - глаза разуй, ослотрах, че, флаг не видишь?
- Чего надо? - сидящий в доме набрался смелости, и подошел к окну.
- Так, мальчик, старших мне позови! - я не был настроен на разговоры с идиотом. Паренек осмотрел нас, глянул на виднеющуюся вдалеке колонну, и пропал из виду. Я глянул на часы. Жду полчаса, решил я, потом уезжаем. Паренек, при всей его тугодумности, обернулся быстро, не прошло и двадцати минут, как из-за угла показалось трое стариков в национальных сарацинских головных платках. Одновременно с этим я почувствовал, как в соседних домах занимают позиции сарацины, не меньше двух десятков. Я подавил желание развернуться, и смыться от греха. Не станут они нападать, побоятся, колонна-то вот она. Старики подошли, и я, от удивления, выругался про себя. Не день, а сплошные встречи со старыми знакомыми - возглавлял стариков тот самый сарацин, что приезжал к нам тогда в Город, забирать трупы своих, с виду он ничуть не изменился.
- Что тебе здесь надо? - спросил он вместо приветствия.
- Торговать хочу, - не стал я ходить вокруг да около, - солярка вам нужна?
По изменившемуся взгляду двух других старичков я понял, что попал в точку, солярка им была нужна. И только взгляд главного сарацина не изменился, остался таким же ничего не выражающим.
- Ваши с нами не торгуют, только стреляют, и ты тоже стрелял,- бросил он, и повернулся, чтобы уйти. Но не ушел, только вид сделал.
- Те, кто в вас стрелял, не наши. Давай говорить начистоту. Все, что есть между нами, это тот случай, три года тому назад. И это касается тебя и меня, остальные ни при чем.
- Мне достаточно махнуть рукой, и тебя пристрелят, как собаку, - без выражения сказал сарацин.
- Возможно, - я спокойно посмотрел сарацину в глаза, - только хлопотно это. Я ведь не один, за мной люди. Так что ты подумай, что лучше, воевать, или торговать.
- Хорошо, - сдался сарацин, - что вам нужно?
Кончилось все тем, что я позвал Вишневецкого, это его стихия, и он пошел в деревню договариваться с сарацинами, а я остался с ребятами возле "Жестокой". Сарацины клятвенно обещали. Что даже волос с головы Вишневецкого не упадет, я нас слово не поверил, потребовал гарантий. Они привели троих детей, и оставили нам как заложников.
- Как бы не убили они его, - забеспокоился родин из стрелков, - это ж сарацины, им на своих детей плевать.
- Не убьют, - я сплюнул в пыль, и растер плевок каблуком, - и не из-за детей. Побоятся, что мы приедем мстить. Они же знают, кто мы такие, про нас все тут знают, и флаг наш тоже.
- Думаешь? - засомневался тот.
- Уверен, - ответил я, - вот если бы я пошел, тогда, возможно... А так, они же по натуре своей торгаши. Убив Вишневецкого, они ничего не получат, кроме геморроя.
Я оказался прав, через час Вишевецкий вернулся, довольный, как слон, церемониально попрощался с сарацинами, прикладывая руку к сердцу, полез в "Жестокую". Я задержался ко мне подошел главный сарацин.
- Ты, Коцюба, знай, что дело наше еще не закончено, - спокойным, будничным тоном произнес он, - мы с тобой еще встретимся.
- Как скажешь, дядька, как скажешь, - я посмотрел ему в глаза, и добавил: - но лучше бы нам помириться. Какой сейчас смысл в старой вражде? Мир изменился, и если вы не изменитесь вместе с ним, вам крышка.
Старик ничего не ответил, я запрыгнул на броню, взревел мотор, и мы отчалили. На дороге пересели в джип, и Вишевецкий рассказал, о чем они там договорились.
Получалось, что сарацины рассказали ему ту же самую сказку, что и поселенцы, только местами поменять поселенцев на сарацин, и вся разница. Якобы, воруют, стреляют из-за угла и все такое. Больше всего хотели оружие у нас сторговать, но Вишневецкий им сразу сказал, что оружием мы не торгуем. В итоге, договорились об обмене солярки на лошадей, Вишневецкий обещал им, что через три дня мы заедем к ним, завезем солярку, и выберем лошадей.
- Скажу тебе честно, Коцюба, не нравится мне эта идея торговать с сарацинами. Они же, как ни крути, враги нашего народа, - признался Вишневецкий.
- После Песца глупо вспоминать старые распри, я так считаю, - ответил я, подумав. - И вообще, как по мне, так наш народ, это народ Республики. А в широком смысле все, кто трудом свой хлебушек зарабатывает, будь они хоть трижды сарацины. Все эти допесцовые разборки придумали чмулики, чтобы навариться на войнах.
- Так-то оно так, но сарацины, как мне кажется, так не думают. Они нас ненавидят, Коцюба.
- Ну, так мы же к ним в друзья не лезем, они сами по себе, мы сами по себе.
Горючку мы сарацинам отвезли, в обмен нам дали лошадей, Зиан сам ездил, выбирал. Мы начали учиться ездить верхом. Лошадей, годных под седло, было всего две, тренировались по очереди.
Нашлись и постоянные наездники. Одна из лошадей досталась нашему Шимону, он дневал и ночевал в конюшне. Для него, как оказалось, выросшего на ферме, лошади были не в новинку. Он быстро освоился, стал неплохо ездить, сидел в седле прямо, как влитой, не то, что я. У меня эта наука не пошла, я сидел в седле, скрючившись, как собака на заборе. Чтоб не выставлять себя на посмешище, я тренировался в нашем дворе. Мое напряжение передалось лошади, она взбрыкнула, и я пропахал носом землю, чуть не вывихнув плечо. За моими экзерсисами с подоконника наблюдал кот. Увидев, как я отряхиваю одежду после падения, он фыркнул, зевнул, и спрыгнул с подоконника вглубь комнаты. Я плюнул, и отвел лошадь на конюшню, однозначно решив, что верховая езда не по мне. Я и пешком как-нибудь поспею.
Шимон стал у пацанов лидером, а Мишка вообще от них отделился, и где-то целыми днями пропадал. Я спросил как-то у Марины:
