что напомнили. Ты мне лучше другое объясни, Винсент, — какого лешего твои люди напали на Арчибальда у «Равелина»?
— Они бы пальцем его не тронули, если бы знали о твоих темных делишках! — вспылил Смайл. — Скольких бессмысленных жертв удалось бы избежать!
— Да ну?! А ты знаешь, что псионики — не твоя забота?! Знаешь?! Вот и какого дьявола ты во все это полез?! Можешь мне объяснить?!
— А если бы ты…
— Господа! — Фигаро встал и резко хлопнул в ладоши. — Господа! Попрошу Вас! Мы все тут — три осла, возомнившие себя Аристотелями. Один из ослов — простите, меня, Винсент! — преисполнившись праведного гнева пополам с чувством долга, полез в нору к бешеному василиску, при этом перепутал дороги и завалился в драконью пещеру. Второй осел — простите и Вы меня, господин Френн! — погряз в конспирации и замшелых инструкциях, попутно утопив в этом болоте еще чертову уйму народу. Ну а третий осел — Ваш покорный слуга — решил, что может, как страус, сунуть голову в песок и все проблемы исчезнут сами собой.
— Так почему же не сунули? — инквизитор устало вздохнул и раздавил сигарету о пресс-папье в виде бронзового яблока.
— Страус не прячет голову в песок, Френн. Это все чушь. Он просто очень низко ее пригибает. Но слишком долго в таком положении стоять неудобно, особенно если каждый встречный-поперечный пытается, пардон, пристроится к твоему заду. А ведь мне не геройствовать нужно было, а просто отправить телеграмму в Орден, вот и все. И все бы сейчас были живы и довольны…
— Кроме Вивальди? — Смайл грустно улыбнулся.
— Да, я понимаю, о чем Вы говорите, Винсент. Но бывают ситуации, для которых просто нет хорошего решения. Такого, чтобы удовлетворяло всех. И если мы сейчас начнем копаться в старых тряпках, заскорузлых от крови и выяснять, кто самый хороший и правильный, а кто — мудак на полставки, мы завязнем. Потому что несправедлив Черный Эдикт. Потому что глупы законы. Потому что все мы люди и все мы смертны…
— Потому что несправедлива жизнь. — Смайл кивнул. — Я Вас понял, Фигаро.
— Жизнь — это наши рожи, отраженные в засиженном мухами зеркале. — Следователь поправил воротничок рубашки и повернулся к Френну. — Я арестован? Задержан до выяснения?
— Вы… — Френн запнулся, провел рукой по лысеющей макушке и бросил на Фигаро злобно-усталый взгляд. — Нет. Вы не задержаны. Не думаю, что Вам будут предъявлены какие-либо обвинения. Просто в ближайшие две недели Вам запрещено покидать город — придется заполнить кучу бумаг. Но, — он поджал тонкие губы, — думаю, что отправлять рекомендательное письмо по поводу Вашего повышения пока рановато.
— Да он и не сможет, Фигаро, — Смайл ехидно ухмыльнулся. Когда в Центральном Управлении узнают, что он угробил на задании штатного псионика, его по голове не погладят. Плюс превышение служебных полномочий… — Спокойно, папаня! Я просто предлагаю другой выход: предположим, начальник тудымской жандармерии напишет в Управление доклад о коварном нападении жуткого псионика, которое было блестяще — хотя и не без потерь — отражено старшим инквизитором Френном…
…Никто не услышал, как за следователем с тихим щелчком закрылась входная дверь.
Утро было морозным и очень красивым.
Солнце еще не поднялось над крышами домов, но на востоке небо уже тлело всеми оттенками красного. Фонарщик зари начинал утренний обход, гася звезды, и небо казалось опрокинутой над городом ледяной полыньей — зачерпни, выпей, и зубы сведет от холодной кристальной чистоты.
Ветра не было, поэтому мороз не бросался в лицо, вышибая слезы, а мирно дремал в переулках, лениво пробуя на зуб потрескивающие поленницы, голые черные деревья и плотно закрытые створки ставен. Из печных труб поднимались вертикальные струйки дыма, пахнущие углем и уютом, где-то вдалеке извозчики, ругаясь, выводили на улицы первые утренние повозки, во дворах сонно брехали собаки — просто так, для порядку.
Некоторое время следователь, пыхтя сигарой, шел по узкой траншее, вырытой в сугробах отрядом местных дворников, а затем свернул на полностью очищенную от снега, посыпанную песком и солью Кованую Улицу. Погруженный в свои мысли он не сразу заметил, что у него появилась спутница.
— О… — Фигаро остановился и отвесил легкий поклон, — очень приятно. Простите, я не сразу Вас заметил.
— Ничего, — Марина Флер покачала головой. — Это Вы простите мне мою навязчивость. Я не хотела мешать. Я вижу, Вы чем-то расстроены…
— Мешать? Расстроен? — следователь немного подумал. — Нет. Я просто задумался. И очень, очень устал. Там, в кабинете, отец с сыном уже делят шкуру Вивальди, пытаясь не прогадать на перепродаже, а я не имею ни малейшего желания в этом участвовать. Мне осточертел этот город. Знаете, Марина, я так не уставал даже в армии… Хотите выпить?
— Нет, спасибо, — она покачала головой. — Не с самого же утра. Я только хотела узнать, не будет ли у Вас неприятностей из-за Виктора… Из-за того, что Вы ему помогали.
— Я? Помогал? — следователь удивленно посмотрел на девушку. — Каким же это, интересно, образом?
— Вы, хотя бы, попытались защитить его от Инквизиции.
— И с треском провалил попытку. А на «нет», как говорится, и суда нет.
— Тем не менее… — она сжала перед грудью ладони в тонких перчатках с меховой опушкой, — Тем не менее, я должна сказать Вам спасибо. Вы хороший человек, Фигаро.
— Я? — следователь криво усмехнулся. — Дорогая, Вы понятия не имеете, что я за человек. Ничего особо хорошего во мне нет, как ни ищи. Единственное, что я могу Вам сказать в ответ: мне очень жаль, что все так получилось. Я хотел помочь всем сразу, и, в итоге, не помог никому. Все, тушите свет, занавес.
Некоторое время они шли молча. Вокруг постепенно просыпался город: мимо проносились хлебные повозки, окутанные умопомрачительным сдобным ароматом, скрипели сани молочников, хлопали, открываясь ставни, выпуская из окон султаны пара и застоявшегося за ночь воздуха, спешили по своим делам трубочисты. Солнце показало желто-белый бок из-за крыш и теперь приятно щекотало прохожим щеки. Мороз сразу потеплел, и теперь на Фигаро накатывали волны сонной истомы — только сейчас следователь понял, как долго он не спал.
Он повернулся к Марине и спросил:
— Вы не замерзли? Может быть, Вам поймать извозчика?
— Спасибо, не надо. Я еще пройдусь. — Она
