Ничего и нигде, — передразнил седой. — Ты часовых видишь? И я нет. А они, насколько помню, уже должны были бы проявиться.
Снейк оглядел ближайшие домики, торчащие из-под снега высохшие палки бурьяна. От густой травы остались лишь редкие пучки высоких плотных стеблей, остальное присыпало снегом.
Мунлайт тихонько вышел вперед и сделал несколько осторожных шагов. Потом вдруг расслабился и зашагал вперед смелее. Бородатый тоже увидел идущую им навстречу девушку и улыбнулся.
Наталья ответила улыбкой, хоть и немного странной.
Привет, камси-комса, — ухмыльнулся Мун. — Рада нас снова видеть?
Девушка резво подошла ближе и бросилась Мун-лайту на шею. Седой обнял девушку, расслабляясь, и тут же напрягся снова. Между ребер слева что-то легко кольнуло. Наталья отпрянула. В руке ее был зажат охотничий нож, острие которого царапало теперь Мунлайто-ву шкуру.
Ты чего?
Рада вас видеть, — холодно бросила Коса.
Из-за ближайшего домишки вышли двое парней с МР-5. Наталья ловко сдернула с Мунова плеча автомат. Бросила не оборачиваясь:
Чего встали? У второго оружие заберите.
Чего за хрень? — обозлился Мун.
А ты чего ждал? Встречу хлебом-солью? — в голосе девушки появилась чисто женская обида. — Мне казалось, ты похож на него. А ты… За таким, как он, можно было идти в Зону вместе с Егоркой. А ты просто дерьмо.
Наталья убрала нож и с размаху саданула седому по лицу. Оплеуха вышла сочная и звонкая. Женщина вложила в нее всю обиду за несоответствие реального человека нарисованному воображением образу.
Когда заговорила снова, эмоций в голосе не было. Слова выходили холодными, как лед.
— Новости по Зоне быстрее людей ходят, — бросила женщина.
И Мунлайт наконец понял причины столь радужного приема.
Откуда берется мысль?
Каким чудесным образом она зарождается в голове?
Нет, правда. Вот в человеческой голове откуда берутся мысли? Мне доводилось видеть то, что спрятано в черепной коробке. Ничего, похожего на мысли, там нет. А если и есть, то это очень грязные мысли.
Или тот несчастный зомби. У него в голове было примерно то же самое, но мыслил он уже иначе.
Принято считать, что мысли — результат работы мозга. Мозг одного человека похож на мозг другого, но мысли-то разные. Почему?
Или вот мозг того пресловутого кадавра. Почему-то мне проще называть их этим словом. Так вот его мозги выглядели как человеческие, а работали… нет, скорее, не работали вовсе.
А я. Не хочу выпячиваться, но откуда берутся мои мысли, ведь я другой.
Или у матери? Многие считают, что она вовсе безумна. Это не так. Она разумна, но иначе.
Спросите, откуда я это знаю? Размышлял.
Когда ты ищешь ответы, а взяться им неоткуда, размышления бывают очень полезны.
У меня ответов нет. Мне некому ответить. Отец мертв, мать… мать — это отдельный разговор. Кто-то когда-то сказал, что человек, называющий маму матерью, не очень хороший человек. Не знаю. С одной стороны, я не совсем человек. С другой — называть ее мамой у меня не повернется язык. Она никогда не уделяла мне внимание, если так можно выразиться. Она тратила его на других. Она была матерью, но не мамой. И она никогда не давала ответов.
Потому я размышляю. Собираю любую информацию, стараюсь как-то систематизировать и анализировать ее. Ищу закономерности, переклички.
Иногда мне кажется, что только так можно делать выводы о чем-то. О чем угодно. Вот, например, о людях. Чем больше я наблюдаю за ними, чем больше с ними сталкиваюсь, тем непоследовательнее кажутся они мне.
И категории, которыми они мыслят, чаще всего мне не доступны. Я не могу это прочувствовать, не могу понять. Но стараюсь осмыслить. Зачем?
Не знаю. Может быть, каждый из нас только для того и рождается, чтобы что-то понять?
Вот отец. Ведь он понял что-то, потому и ушел…
Или понял что-то прежде, чем уйти…
Или… может быть, он что-то понял, прежде чем уйти? Хотелось бы верить. Ведь не просто так мы живем. Ведь для чего-то. А если просто так, то это очень обидно.
Обидно потому, что я не знаю, сколько предстоит прожить мне. Не знаю, как я могу умереть. И размышлять здесь бесполезно. Нет материала для размышлений. Я никогда не встречал таких, как я.
И кто может знать что-то обо мне? Люди? Они и о себе ничего не знают.
Нет, конечно, у них оригинально работает мозг, к ним приходят невероятные мысли. Только понимания им это не добавляет.
Человечество вообще и отдельные его представители в частности ищут ответ на вопрос «как?», и никто не спрашивает «почему?». То есть люди в основном интересуются, каким образом работает следствие, и не озадачиваются причинами.
Может быть, хотя бы на пороге смерти они переосмысливают что-то?
Я надеюсь только на это. Мне не хотелось бы думать, что мой отец жил зря, умер бессмысленно. Не знаю почему, но бессмыслица меня пугает. Хотя, возможно, смысл есть, просто я его не вижу.
Нет, я не понимаю людей и многого не понимаю. Возможно, размышляя об этом и дальше, я приду к чему-то. К какому-то пониманию.
Пока вопросов больше, чем ответов.
Интересно, а у людей так же?
Жаль, что нет отца. Он мог бы рассказать что-то. И возможно, мы поняли бы что-то вместе. Хотя не уверен.
Я вообще ни в чем не уверен. Хорошо это или плохо, не знаю. Да и кто может знать?
Несколько столетий назад с гонца, принесшего подобные вести, спустили бы шкуру. Причем в прямом смысле. Хворостин, зло поигрывая скулами, отвернулся к окну, стараясь выбросить из поля зрения говорившего сержанта и найти что-то более приятное для глаз.
Но за окном была видна лишь странная смесь урбанистического пейзажа с постапокалиптическим. Серые мертвые громады зданий, битые стекла, гуляющий по всему этому запустению мусорный ветер, да боязливые собаки, чьи изуродованные мутацией силуэты трусили по окраине Агропрома.
Если от утренней канонады шавки бежали поджав хвосты, то сейчас понемногу осмелели. Лезть внутрь, где прочно обосновались люди, конечно, не пытались, но в отдалении мелькали то тут, то там.
И это мутанты. А люди, которые точно так же драпали с утра. Они ведь тоже рано или поздно попытаются вернуться.
Генерал поежился и повернулся к сержанту. Тот закончил отчет и стоял, молча выжидая дальнейших приказаний.
— Свободен, сержант, — мрачно бросил Хворостин командиру второго отделения.
На имена и фамилии у генерала память была слаба. Цифры он запоминал влет, лица фиксировал. А вот имена как-то терялись. Запоминались только после многократного повторения. Потому он чаще всего обращался к подчиненным не по имени, а по званию. С фамилией можно и ошибиться, а погоны всегда перед глазами.
