— У нас двое раненых. И два ствола. Небезнадежно, Пророк. Я уверен, помощь от ученых из Бункера скоро прибудет.
Я перехватил восторженный взгляд Стрекозы. Вот только не сейчас, юная леди.
А Пророк поглядел на меня без восторга. Скорее, со спокойным сожалением. Мы оба понимали: никто на самом деле не знает, когда она прибудет.
— Мне не хочется убивать людей. Но я тебе постараюсь помочь, Тим.
— Три ствола! — звонко сказала Стрекоза, протягивая руку за «макаровым».
— Нет.
— Я всё равно не уйду. А так хоть ствол будет.
И опять: мы оба понимали, что у меня уже просто нет времени убалтывать ее. А отправлять в нокаут по второму разу было бы несколько неэффективно: в таком состоянии юные леди плохо бегают от бандитов.
Какая девчонка! Эх…
Отдаю ей пистолет.
С матраса, где лежит Клещ, доносится болезненный кашель. И просьба.
— Ной, зацепи меня за плечо, старая рухлядь. Ты в курсе, что стал похож на мебель, которую выбросили на помойку? А ты за другое плечо, Тим. Ну, живее, радиоактивное мясо. Просто вытащите меня наружу, и у вас будет порядочный снайпер… А? Молчать, Пророк… Лучше я их убью, чем ты, с твоей дурацкой любовью. Тащите… давай, сынок, напряги мослы.
Мы уже волочим Клеща к ближайшей пробоине, он плюется кровью и бурчит:
— Ноги, мать вашу, не ходят… Ладно… беготни вроде не предвидится…
Когда Клещ лег на огневую позицию, у него едва открывались глаза, а руки висели, как плети. Много он тут настреляет, болезный…
Я устраиваюсь неподалеку, у большой пробоины в борту корабля. Рядом со мной — Стрекоза. Улыбаюсь ей ободряюще. А что еще-то можно сделать? Сказать: «Не боись»? Так она и так не особо.
Стрекоза в ответ улыбается мне ободряюще.
Пророк затихает где-то наверху, в кормовой надстройке.
Ну, где они? Ночь на дворе. Ни зги не видно. Вот бы мне «Тавор» сейчас. Каждую бы кочку из его оптики…
Та-тах! Та-тах! Та-та-тах!
Всё, ребята, пипец. Начался наш последний и решительный…
Вспышки — в двух сотнях метров, не дальше. Выцеливаю их, но не тороплюсь стрелять. Всего моего боезапаса хватит на минуту-другую серьезного боя. А потом — Гитлер капут! Так что не будем торопиться.
Где-то наверху одиноко тявкает карабин Пророка. И сразу после этого слышится гром его шагов: хромоножка двинулся ко второй огневой позиции. Правильно, мужик.
Пули взвизгивают, пробивая металлическую шкуру «Скадовска». Слева от меня коротко рыкает «Кабан». Ну, Клещу-то в его прицел куда виднее, кто к нам подобрался…
Вдруг в отдалении слышится знакомое: «даг»! Сердце пропускает удар. В краткий миг пролетает мысль: «Все пропало! Теперь шансов нет».
Снаряд гаусс-пушки рвет борт «Скадовска», как консервную банку. Грохот такой, что уши закладывает. Вижу, как взрывная волна отшвыривает Клеша. Темный сталкер лежит неподвижно, приложившись затылком к шпангоуту.
«Жив?!» — ору я ему. «…мать», — доносится в ответ. Зашевелился, слава Богу… тянется к «Кабану».
Трюм наполняется облаками мельчайшей ржавой взвеси, потревоженной взрывом. Стрекоза кашляет. «Ты как там, жива?» — «Что со мной сделается…»
Наверху Пророк дважды стреляет по бандитам.
Ага. Вот они. Совсем рядом. Кажется, подошел и мой черед…
И тут черное небо над кораблем прорезает дымная трасса… вторая… третья… Взрывы густо покрывают то место, откуда нас только что поливали свинцом. Болото превращается в огненный ад. Два «Кашалота» проносятся над «Скадовском», щедро сгружая боезапас по группе Лобана. Кажется, весь Затон взметывается в воздух, камыши и осока разлетаются салютом, гейзеры грязи бьют в небо.
Р-ра! Р-ра! Р-ра! Р-ра-а-а-а!
Нам повезло. Мы будем жить.
— Мы будем жить, — говорит мне Стрекоза.
— Точно. Только отвернись на секундочку. Тогда я точно выживу…
Вылезаю наружу. Горячая струя бьет в борт корабля со всей дури. Кажется мне, «Скадовск» даже сотрясается. Хо-ро-шо! До чего, ёкарный дрын, хорошо!
— А ничего он у тебя, — спокойно комментирует Стрекоза.
— Просил же отвернуться!
— А мне вот любопытно стало… Хи-хи… Мы живы остались, и теперь мне хочется дурачиться. Понял?
Обнял ее. А она — меня. Не… ну… без всякого такого… просто от полноты чувств.
* * *
За нами с Малышевым прилетели Юсси и Гард. Они счастливо отбили поисковую партию Никольского и крепко врезали Гуне. Половина шайки легла на припятский асфальт.
Когда Малышева паковали санитары, он открыл глаза и пробормотал какую-то патриотическую дребедень. Как же я тебя люблю, долбоклюй родимый. Ты уж там как-нибудь выкарабкивайся… сестре своей привет от меня передашь в славном городе Вязьме.
— Мы твое сообщение, Тим, уже в воздухе получили, — поясняла Юсси. — Ради трех французов начальство Анфора[1] подняло по тревоге два батальона. Они высадили десант на Затоне, а нам дали две новейших вертушки, каких в принципе никогда не давали. Вот что, Тим… приз для антикваров… он у тебя с собой?
Я молча отдал ей бронзовую чушку. А потом — флешку Жанны Афанасьевны.
— Вот эта штука, Баронесса, порадует Озёрского гораздо больше, чем любой приз.
— Отлично! Понимаешь слова «внебюджетное финансирование»?
Киваю. Что тут, собственно, все свои…
— Был у меня разговор с Озёрским. Он считает, что можно… в виде исключения… договориться с вертолетчиками, чтобы они доставили тебя прямо отсюда в Брянск. Правду сказать, я уже договорилась. Им достанется маленький кусочек… нашего внебюджетного финансирования… а они без лишних вопросов посадят тебя перед филиалом в Брянске. Без досмотра. Понимаешь?
Опять киваю. Тут слова-то никакие не нужны.
— Только…
— Я могу сдать это в Брянске?
Она смеется:
— Конечно, можешь. Молодец, что сам спросил. Оружие оставь себе, хоть и не положено. Только не свети, иначе всех нас подставишь. В общем, не будь тормозом, сталкер Тим. И… вот еще приятная мелочь для тебя. Кажется, я обещала компенсировать разбитый «Тавор»?
— Не «кажется», а точно.
— Что ж, получи свою компенсацию, — протягивает мне литровую бутыль «Слезы Комбата». — Насколько я помню, эта вещь привела тебя в бодрое состояние духа.
Да не то слово!
— И… довесочек.
Она чмокнула меня в щеку.
— Мы в расчете?
— Второго было бы достаточно.
— Я знаю.
— Вот только…
— Что, сталкер? Подумай хорошенько, прежде чем решишься ответить на этот вопрос.
— Просто у нас есть одна маленькая проблема. Лететь… надо не одному, а троим.
— Что?!
Дальше было сложно, ребята.
