Дворец, окруженный самоцветными горами, точно царственным венцом, был похож на жемчужину, чью красоту лишь подчеркивает великолепие раковины. Матовые крыши купались в стекающем со склонов свете. Белые стены отражались в ровной воде. Широкие ступени спускались к ожидающей хозяев изящной лодке.
Река протекала прямо под дворцом, ровной темной дорогой выныривала из-под стен и несла свои воды мимо аллеи, на которой стояли Тимур и Кимико. Господин советник оглянулся. За спиной его тянулось узкое, скованное каменными статуями устье, разливалось в бесконечность морского залива.
Должно быть, если глядеть на реку из окон дворца, то покажется, что застыл ты у начала дороги. И что протянулась она от твоих ног. Прямо к морю. К небу. К вечности.
Советник Канеко глубоко вдохнул. Воздух пах йодом, солью и утром. Рассветные тени лежали на нежных лиловых цветах, на прохладной водной глади, на мраморных плитах.
Повинуясь едва заметному давлению на локоть, он развернулся к дорожке, ведущей к дворцу. Кимико, вместо того чтобы указывать путь, благовоспитанно отстала на три шага. Обернувшись, Тимур увидел, что глаза ее скромно опущены, руки сжимают маленький веер.
Канеко двинулся вперед. Вдоль дороги во дворец Фудзивара были высажены цветущие глицинии, что дали этому клану название. Ствол гигантского растения поднимался темной витой колонной, расходились в стороны ветви-лозы, создавая ровный покров. И свисали вниз длинные аметистовые грозди. Каждый побег отличался от другого, каждый был неуловимо иным, излучал новый оттенок в произведении искусства: чистый лиловый, сине-лиловый, насыщенно-фиолетовый. Голова кружилась от тонкого весеннего аромата.
Этот остров был одним из самых древних миров, что ему доводилось посещать. Основной код был написан основателем клана Фудзивара несколько столетий назад. С тех пор хозяева очень бережно подходили к любым обновлениям, отказываясь перекраивать свой дом с каждым новомодным веянием. Результатом кропотливой заботы многих поколений стала неуловимая атмосфера, что давала острову собственную жизнь, делая его более материальным, нежели пустынные аканийские скалы. Именно такие места с течением времени обретали силу и волю, чтобы затем осознать себя и родиться новым ками.
Фудзивара О-Кими шла мимо обвивающих перила лоз и плывущих по воде бутонов, глядя сквозь призрачную утреннюю красоту. Все ее внимание было сосредоточено на ожидающем у балконных дверей человеке.
Если бы Тимур не знал, что аватара творца в рамках подобной социальной ситуации непременно является отражением его истинного тела, он мог бы решить, что тот пытается скрыть свой истинный возраст. Согласно досье, владыке Фудзивара было далеко за девяносто. Подтянутому седовласому человеку, который смотрел на них сверху вниз, сложно было дать больше сорока. Все-таки сказывался самый высокий из доступных на планете уровней медицинского обслуживания.
— Советник Канеко. — Хозяину Фудзивара удалось скрыть удивление при виде спутника своей дочери, но опасение все же прорвалось. Тимур засек команду на проверку систем защиты.
Незваный гость остановился, заставляя замереть идущую позади женщину. Оборона такого уровня строилась столетиями, слой за слоем, один дублирующий контур за другим. Советник Канеко был знаменит еще и тем, что во время своей бурной юности взломал пару подобных миров. Перехитрил вместе с защитой, уникальным дизайном и надменными хозяевами. И украл то, за чем в те миры пришел.
Призрак загородного дворца Кикути, его сияющих башен и неодолимых укреплений встал между застывшими друг напротив друга фигурами.
После грозившей затянуться до неприличия паузы Тимур низко поклонился:
— Владыка Фудзивара.
Поклон Кимико был более глубок — и более грациозен.
— Господин, отец мой.
Седая голова склонилась в ответ.
— Добро пожаловать в мой дом, дочь моя, чтимый гость.
Две девушки в аметистовых кимоно (Тимур автоматически проверил — чисто декоративные программы) распахнули тяжелые двери. Не торопясь войти, советник Канеко посмотрел в глаза хозяину дома:
— Я просил руки госпожи, вашей дочери. И она ответила мне согласием.
Самообладание Фудзивара явно было наследственной чертой. Снежный Лис и бровью не повел. А если бы Кимико не замерла за спиной жениха ледяной статуей, Тимур мог бы решить, что и ей разговор совершенно безразличен.
— Дочь? — Владыка Фудзивара смотрел только на стоящее перед ним белоснежное видение.
— Канеко Тимур оказал нашему дому честь, предложив свою защиту и покровительство в столь трудное время, — тихо, явно пытаясь вложить в слова больше, нежели позволено этикетом (и присутствием жениха), ответила та. — Я дала свое согласие свободно и с ясным взором.
— Понимаю. Советник, вы позволите мне поговорить с дочерью наедине?
— Нет, — твердо ответил Тимур, сознательно игнорируя приличия. — Но я готов поговорить наедине с вами сам. Обещаю не принимать оскорблений на свой счет. Вне зависимости от того, что вы сочтете нужным мне сказать.
Он, быть может, слишком ориентировался на оторванную от жизни литературу, но классические постановки Аканы были полны вот таких непокорных невест. Девушка, готовая опозорить свою семью, избрав недостойного жениха, входит в родительский дом, а выходя оттуда, с гневом отвергает презренного соблазнителя. Не хватало еще, чтобы Кимико, вернувшись после разговора с отцом, напрочь забыла, кто такой Канеко Тимур и почему она раньше отчаянно не хотела делать аборт.
Недвусмысленно положив руку между ее лопатками, он проводил дочь Фудзивара до тории. Прикрыв глаза, проследил, достигла ли женщина своего поместья. Дождался подтверждения Тайры. И лишь затем последовал за терпеливой прислужницей.
Дворец Фудзивара распахнулся анфиладами наполненного светом пространства. И не поймешь сразу, где комнаты разграничены стенами, а где — экранами рисовой бумаги. Кремовый шелк, деревянные балки, золотистого цвета паркет, такой сияющий, что утренние лучи, казалось, танцуют над ним, любуясь собственным отражением. Тимур, пытающийся не поскользнуться на полированной поверхности, подумал, что высокородным Фудзивара не нужны зеркала. Они всегда могут посмотреть себе под ноги.
Вход в кабинет владыки охраняли массивные двери темного, почти черного дерева. Тонкая, ранящей красоты аметистовая дева закрыла за спиной гостя тяжелую створку.
Было в звуке защелкивающегося замка что-то такое… окончательное.
Тимур оглядел светлую, обитую бело-зеленым шелком комнату.
Окно было такое огромное, что чудилось: одной из стен просто нет. Самоцветные горы взмывали ввысь, как мелодия взлетает в крещендо, и казались неотъемлемой частью интерьера.
