Мне надоело торчать посреди каменного мешка. Топчан с полосатым матрасом жалобно заскрипел под моим весом. В бок что-то кольнуло, я пошевелился. Закололо с другой стороны. Я поёрзал, ветхая ткань с треском порвалась, и на пол высыпался пучок полусгнившей соломы.
Я опять встал, посмотрел на себя, похлопал по груди, по ногам. Во что я одет? На мне какое-то рубище, больше похожее на больничную пижаму… нет, не то… у пижам и покрой другой и ткань не та. Их всё больше из фланели шьют, а здесь дерюга какая-то. Тогда что на мне? Подобную одежду я много раз видел в фильмах о войне. Как же она звалась-то? Вспомнил! Исподнее!
Вот чёрт! Куда я попал и где моя нормальная одежда? Я хорошо помню, в чём выходил из дома. Где моя ковбойка и джинсы? Или…
Первое, что пришло в голову: я ещё сплю, но сильный щипок и покрасневшая кожа сразу отправили гипотезу в утиль. Так, хотя бы с этим определился: я не во сне и не в бреду. Тогда где? Неужто ребята подшутить решили?
Я подошёл к двери, загрохотал по ней кулаками с криком:
— Хорош прикалываться, парни! Подурачились и будет! Эй! Есть здесь кто-нибудь?
Минут двадцать я орал, колотил по двери, пока не сорвал голос и не сбил в кровь костяшки пальцев. Бесполезно! Хоть бы одна сволочь откликнулась.
Я вернулся к топчану, сел, уткнулся лицом в ладони и стал ждать. Должна ведь когда-то кончиться эта глупая шутка.
Светлое пятно с тёмными полосками на метр сдвинулось по каменным плитам пола, а шутники всё не появлялись. Я уже не думал на ребят, да и как они могли провернуть со мной такое? Перетащить из леса в тюрьму, да ещё так, чтобы я ничего не почувствовал… даже Копперфильду такое не под силу, куда уж там моей банде. Тогда снова возникает вопрос: где я и как сюда попал?
Может, всё дело в находке? Точно! Как я раньше об этом не подумал?!
Я поддёрнул рукав. Браслета нет. Даже следов на коже не осталось, хотя я прекрасно помню, как он сдавил мне запястье. Интересные дела. Куда он подевался? Или его снял тот, кто упрятал меня сюда?
Я снова осмотрел руку в попытке найти какие-нибудь следы. Пусто, как ничего и не бывало.
А может… Я осознал мелькнувшую мысль и мне по-настоящему стало страшно. Этого ещё не хватало! Неужели сбрендил? Нет! Нет! Глупости всё это! Чушь! У психов карцер изнутри обит мягкими панелями, чтобы голову себе не разбили о стены, а здесь кругом голый камень.
За дверью послышались чьи-то шаги. Я встрепенулся: наконец-то узнаю, где я и что со мной. Вопреки ожиданиям, дверь не открылась, только со скрипом сдвинулось окно «кормушки». Кто-то с той стороны заглянул в камеру. Я слышал спокойное дыхание, негромкое позвякивание ключей. Мне сразу представилась огромная связка на большом железном кольце, смотритель в форме из синей шерсти, чёрных ботинках и угловатой фуражке, как у американских копов тридцатых годов, держит ключи в скрюченных артритом пальцах и смотрит на меня, лениво двигая челюстью.
Я ждал хоть каких-то слов от таинственного наблюдателя, надеясь что-то понять, но не дождался и кинулся к двери. В ответ раздался лязг закрывшегося окна и торопливые, стихающие шаги.
Я снова вернулся на кровать. Тишина давила, сводила с ума, редкие шлепки разбившихся капель раздражали. В углу снова послышался тонкий писк, раздалось какое-то шуршание, и на середину камеры выкатился маленький серый комочек. Мышонок привстал на задние лапки, посмотрел на меня чёрными бусинками глаз, смешно пошевелил носом.
— Привет, — сказал я, не сводя с него глаз.
Услышав мой голос, мышонок сначала испугался и порскнул к норке, цокая коготками, но потом любопытство взяло верх. Он остановился, повернулся ко мне и замер, нюхая воздух.
— Я - Грач, а тебя как зовут? — Мышонок пискнул. — Понятно, только я не понимаю мышиный язык, поэтому буду звать тебя Фуфа. — Мышонок опять что-то пропищал. — Ну, будем считать — познакомились.
Фуфа, зацокал коготками по полу, быстро вскарабкался на стол и требовательно пискнул.
— Бедный, ты есть хочешь, я тоже хочу, — сказал я, слушая недовольное урчание живота, — а эти твари даже хлеба с водой не дают.
Едва я это произнёс, воздух над столом задрожал, рядом с Фуфой появилась железная кружка с горбушкой хлеба поверх. Мышонок тут же стащил корку на стол и, удерживая хлеб передними лапками, приступил к трапезе.
«Во дела! Это что-то новое».
Я потряс головой, протёр глаза, сильно похлопал по ушам и вдобавок так ущипнул себя, что на коже остались фиолетовые рубцы. Хлеб и кружка никуда не делись, я ощущал боль от экспериментов над собой, а значит, не спал и не находился в пьяном угаре. Тогда что это сейчас было? Насколько я знаю, кружки с водой и горбушки хлеба сами по себе не появляются.
Внезапно на меня нахлынуло безбашенное веселье.
«А почему бы и нет?» — подумал я и закрыл глаза, чтобы легче было сосредоточиться. Но как я ни старался, ничего не получилось: нимфа в костюмчике медсестры упорно не хотела появляться.
Тогда я решил сменить тактику и стал воображать, что нахожусь на песчаном острове посреди тропического океана. Но и здесь меня подстерегало разочарование: каменные стены прочно стояли на месте, даже не пытаясь пошевелиться.
Взбешённый неудачами, я вскочил с топчана. Фуфа с перепугу буквально слетел со стола, серой молнией перечеркнул шероховатые плиты пола и скрылся у себя в углу. Рыча от злости, я замахнулся и со всей дури врезал по стене. Кулак погрузился в грубый камень, как в туман.
«Вот те раз! Приехали!»
От неожиданности я даже сел на пол. Представляю, как это выглядело со стороны: худой детина в грязно-белых штанах по щиколотку, босой, в широченной рубахе, с глубоким вырезом на груди и завязками вместо пуговиц, сидит на полу, опираясь на отставленные назад руки. Дурка по такому плачет.
Видимо, два года в университете не прошли даром. Привычка искать логику во всём и здесь взяла верх. Я решил проанализировать данные, но для начала снова ущипнул себя. Боль доказала: я не сплю, но как тогда объяснить эксперимент со стеной? Может, она не из камня, а из какого-то другого материала? Ну, типа, там — имитация. Мало ли чего яйцеголовые понапридумывали. Сейчас всякой ерунды на строительных рынках полно.
Не откладывая дело в долгий ящик, я тщательно обследовал стену. Самый настоящий камень, будь он неладен, холодный и мокрый. Стоп! Я же босой. Почему я ногами ничего не чувствую?
Стоило об этом подумать, как подошвы ног тут же ощутили холодную сырость пола. Значит, если я дам установку, что со всей силы бью по прочной стене, то могу и руку повредить?
Охваченный азартом открытий я решил попробовать. Разумеется, дубасить со всей дури не стал, так, стукнул чуть-чуть, но и этого хватило, чтобы заныли костяшки пальцев.
