Путники не знали ничего об истории этой религии, поскольку сейчас Бхабхар был унылым захолустьем, чьи ландшафты заполняли палаточные городки для рабочих, раскинувшиеся от горизонта и до горизонта. В мегаполисах из брезента и сборных пластиловых блоков ни на миг не стихала активность. Здесь сосредоточились миллионы искусных мастеровых, чернорабочих и гигантских мигу[12] – примитивные плоть и мышцы, приводящие в движение машину строительных работ, которые в настоящее время охватили самые дальние горные пределы.
И ещё выше, в высокогорный скальный пояс Шивалика, где путники провели всю ночь на Читванской Процессиональной Дороге с выстроившимися вдоль неё статуями, а потом сделали рывок через Моханский перевал к хребту Махабхарат Лекх, где из титанических пиков вырастали первые из великих врат, напоминая мрачный вход в логово спящего гиганта.
То были Врата Примус, и в более мирные времена инкрустированное лазуритом серебро их кессонов[13] сверкало под солнцем, как утренняя роса самого первого дня творения. Но сейчас их скрывали адамантиевые панели, а изысканные геммы, с которых путешествующие начинали открывать для себя Дворец Императора, были заперты где-то в надёжных сейфах. Из зубчатых парапетов вырастали гигантские краны и громоздкие грузоподъёмники, а из-под сварочных резаков с сияющими фосфорическим светом мундштуками сыпались каскады искр.
Перед вратами толпились тысячи просителей и челобитчиков, терпеливо дожидаясь своей очереди, чтобы пройти сквозь их грандиозное великолепие. Не все достигнут величавого сердца Дворца. Для многих восхождение окажется слишком тяжёлым, или путешествие – чересчур долгим, или чудеса – слишком восхитительными, чтобы их смог вынести рассудок. За просителями присматривала фаланга солдат в сверкающих нагрудниках из нефрита и слоновой кости, и воздух был пропитан пугающей, необычной атмосферой. Через толпу двигалась одинокая фигура, целиком заключённая в золотую броню, и багрец плюмажа из конского волоса на её шлеме выделялся, как пятно крови на снегу.
В прежние времена Врата Примус не запирались, и сам факт того, что они были закрыты, был чётким звоночком о том, что ось Галактики дала крен. У человечества появился новый враг – враг с хорошо знакомым лицом, и даже сейчас среди людей могли быть его агенты.
Граждане Терры уже не могли свободно разгуливать в пределах владений своего повелителя.
До сих пор эти нововведённые строгие меры безопасности, которыми был окружён континентальный Дворец Императора, практически не препятствовали продвижению путников вглубь горных пиков. Но сейчас они слишком приблизились к яркому пламени сердца Империума, чтобы проскочить незамеченными. Во Дворец мигрировали миллионы рабочих, и такое огромное количество лиц требовало надзора.
Их заметили, но прохождение Врат Примус не причинило особых неудобств, поскольку при них были документы, скреплённые печатью одного из великих домов Навигаторов, и когда открыли проход, её аметистовый цвет вселил должное почтение в кастелянов. Прохождение под сенью врат потребовало многих часов, и сразу же за ними началось великолепие дальних рубежей Дворца.
О нём рассказывали, как о короне света на вершине мира, как об огромном материковом пространстве, полнящемся непревзойдёнными архитектурными шедеврами, и как о величайшем творении человечества, но подобные описания не могли передать всю его монументальную необъятность, всю безграничность внушаемого им благоговения и всю степень невозможности поверить в сам факт его существования. Многие просители, потратившие нажитое ими за целую жизнь, чтобы увидеть Дворец, проходили его первыми вратами и не поднимались дальше, оробев до предобморочного состояния уже от зрелища его самых непримечательных проспектов, процессиональных дорог и башен. Это был монументальный замысел, воплощённый с размахом не людей, но богов.
За кольцами причалов и посадочными полями плато Брахмарутры вздымались высочайшие пики: Голая Гора[14], Чёрный Великан[15], Бирюзовая Богиня[16] и некогда самый великий из них – Божественная Мать[17]. Ни один из них не избежал внимания Механикум или военных каменщиков Императора. Их вершины срезали, а в коренной породе пробили глубокие шурфы, нужные для закрепления фундамента огромного Дворца.
– Впечатляет, – высказался Беллан Тортега с заднего сиденья роскошного бронированного скиммера.
Кай Зулэйн вперился в хирургеона враждебным взглядом.
– Я тебя ненавижу, – сообщил он.
2
Салон скиммера был отделан панелями из инопланетной древесины, добытой в широколистных лесах Йолю, его металлические поверхности окаймляла украшенная гравировкой платина, а вделанные в них плоские пикт-планшеты показывали повторяющуюся последовательность безмятежных инопланетных пейзажей. Сиденья обтягивал роскошный вельвет аметистового цвета с вышитым золотом гербом дома Кастана. Нежное освещение смягчало резкие кромки внутренней отделки, а бар-холодильник с превосходным ассортиментом подразумевал, что даже длительное путешествие можно провести с комфортом. Единственным, что портило элегантную роскошь обстановки салона, было присутствие четырёх латников дома Кастана.
В салоне скиммера было тесно от их аугментированных тел, запакованных в кольцевые сегменты блестящих чёрных панцирей, сочленённых с доспехами из прессованной кожи. Дом Кастана занимал лидирующую позицию среди семейств Навис Нобилитэ и легко мог позволить себе оплатить разорительные цены Механикум, чтобы усовершенствовать штат своих охранников. Их лица скрывали визоры лоснящихся чёрных шлемов, и каждый из них, – как и сам скиммер, – был снабжён демпферными пси-кристаллическими устройствами для защиты от псионического вторжения.
Эти солдаты находились здесь якобы в качестве защитного эскорта, но боевые дробовики, которые они крепко сжимали в своих тяжёлых кожаных крагах, не оставляли у Кая сомнений, что он мало чем отличается от пленника. Он откинулся в широком кресле, расслабляя спину, и обнаружил, что не в состоянии наслаждаться комфортом, который когда-то принимал как должное. Он держал в ладонях стакан с красновато-коричневым амасеком, закручивая напиток в гранёном хрустальном сосуде, который стоил больше, чем годовой заработок большинства граждан. Кай лениво подумал, не вышвырнуть ли его в окно, но потом решил, что столь жалкий бунт не даст ничего, кроме злости на самого себя.
