И вдруг время замедлилось. Волку почему-то привиделся хмуро качающий головой Фаллстар. Весь его вид говорил Волку: “Совсем не этому я тебя учил, парень!”. Затем старик исчез и окружающий мир словно выцвел. Такое порой случалось и ранее. Только тогда вместе с миром как бы замирал и сам Волк. Теперь же, пусть и с большим трудом, но юноша способен был продолжать двигаться. И делал он это куда быстрее, чем его убийцы. Так и не осознавая себя до конца, Волк смог и очутиться на ногах и свирепо наброситься на нападающих. В его сознании отложился чей-то истошный крик, а затем мир заполнила тьма.
XI
Сознание возвращалось медленными, болезненными рывками. Иногда Волку чудились знакомые лица. Встревоженные, обеспокоенные и злые. Хугин, Мунин, помощник Торгвара Стержень. До Волка доносились обрывки их разговоров, но ни понять их содержания, ни запомнить их фрагменты юноше было не по силам. Подобные моменты короткого просветления регулярно сменялись накатывающей со всех сторон тьмой и спасающим от боли забытиём.
— Вот учишь тебя, парень. А всё бестолку. Обстановку контролировать я должен за тебя? А бестолковкой своей думать?
Сознание вернулось к Волку кристально чистым. Боль практически исчезла, тьма отступила. Напротив юноши, в высоком, обитом мехом кресле, восседал Старик.
— Ну ладно, я могу допустить что ты не выдержал бы против четверых. Бойцов. Но ведь это были обычные крысы. Трусливые и сытые, а не доведенные до отчаянного бешенства.
Что Волк мог ответить на это? Что четверо — это четверо? Фаллстар сам учил юношу бить противника лишь на своих условиях, неожиданно и в максимально не комфортный для оппонента момент. Ведь, каким бы ты сильным, ловким и умелым ни был, но в драке ты либо диктуешь условия, либо тебя бьют. Юноша не был готов к нападению, не диктовал условия. За что и поплатился. И тут Старик прав. Раньше такое было невозможно. Недопустимо. Постоянная концентрация, ни на секунду не прекращающаяся борьба с усталостью и ленью — иначе в бараке чернорабочих не выжить. Но он расслабился. Потерял хватку. Пусть всего на миг. Но этого хватило. Да, практически хватило. Поэтому Волк лишь виновато и зло смотрел на своего наставника. А тот, как ни в чём небывало, продолжал распекать своего ученика. Затем Старик погрозил юноше пальцем, улыбнулся и легонько щелкнул по лбу. Мир вновь потемнел, сжался до единственной, всепоглощающей черной точки.
Трудно сказать, повторялись ли подобные беседы в дальнейшем, но эту Волк запомнил. Поэтому в тот самый момент, когда пришла пора окончательно приходить в себя, молодой заключённый Альегора дал себе время внимательно изучить окружающую обстановку, и лишь затем объявить миру о своём “пробуждении”.
Надо сказать, что эта самая обстановка ставила юношу в тупик, явно не являясь ни знакомым бараком чернорабочих, ни помещением пекарни, ни даже комнатой в резиденции Торгвара. Помещение, в котором он находился, представляло собой достаточно ветхую лачугу. Тёмную, сырую, со следами плесени на стенах и жизнедеятельности крыс на полу. Комбинация крысиного помёта, сырости и пыли создавали в воздухе совершенно непередаваемый обычными словами аромат. Волк, впрочем, был привычен к разным запахам. И куда в большей степени его интересовал человек, сидящий на невероятно уродливом столе в самом углу комнаты. Ни кресла, ни даже столь же уродливого табурета в помещении не было. Человеком, при более внимательном изучении, оказался Кремень.
Дальнейшее выяснение ситуации пролило свет на события последних дней. Избитого Волка спасли от смерти люди Стержня, пришедшие к юноше на переговоры. Оказалось, что при всём своём влиянии, практически единственной вакантной должностью, которую мог для него выбить Торгвар, являлась должность Старшего Смотрителя в Крематории. С одной стороны, формально условия сделки были соблюдены. Волк покидал бараки чернорабочих и переставал существовать в лагере в должности живого мусора. Более того, он становился Старшим Смотрителем, а значит, получал право на стабильное питание и собственное жильё. Ну и, помимо прочего, такая должность давала ему возможность практически свободно перемещаться в рамках лагеря. И всё бы замечательно, но… он отправлялся в Крематорий. Печи Крематория не справлялись с традиционно большим числом умерших, поэтому их запас традиционно ждал своего часа в Ямах возле Крематория, подвергая работников опасности получить заражение крови от неосторожного контакта с гниющим трупом или, по крайней мере, лишиться съеденного обеда, променяв его на “увлекательную” пятиминутку горькой рвоты. Более того, в непосредственной близости от Крематория располагалась Клетка — страшный инструмент пыток времён Войн Хаоса. В лагере поговаривали, что даже воздух вокруг этого кровавого наследия прошлого пропитан безумием. И поэтому вся бригада заключённых, обслуживающая Крематорий, медленно, но неумолимо сходит с ума. Клетка тому виной или нет, но “могильщиков” размещали обособленно от остальных обитателей Лагеря, в старом, жутко обветшавшем даже по меркам барака чернорабочих сарае, и всячески пресекали связь обитателей этого сарая с остальным миром. Пожалуй, что список людей, посещавших жилище работников Крематория и возвращавшихся в “нормальный” мир, можно было пересчитать по пальцам одной руки: Старший Смотритель Крематория, его первый заместитель, Безумный Смотритель, наблюдающий за узниками клетки, да ещё парочка высоких лагерных шишек. Перспектива работы неприятная, в целом. С отдельным домом ситуация разворачивалась похожим образом. Дом был, но за те два года, что пустовал со времени смерти предыдущего Смотрителя, он стал во многом походить на тот самый сарай. И, что показательно, занять данную “должность” никто особо не спешил.
А потому Торгвар, желая отплатить за оказанную услугу максимально честно, прислал Стержня, дабы “скорректировать пожелания”. И, следовало признать, спасённая жизнь являлась более чем достаточным фактором, уравновешивающим оплату.
XII
Спустя неделю, не вполне оправившись от повреждений, но вернув себе мрачную решимость и уверенность в своих силах, Волк отправился в Крематорий, чтобы принять на себя обязанности Старшего Смотрящего, а заодно и положенные в связи с этим привилегии. Дом, несмотря на убогость, ветхость, сырость и сопутствующую ей плесень, был местом куда более комфортным безопасным. А еда из столовой смотрителей была никак не хуже еды мастеров или даже рядовых надзирателей. За одни только эти факторы юноша готов был до последнего сражаться с любыми неприятностями. И, не признаваясь себе в этом, он отчаянно желал снова увидеть Аммир, что без его нового статуса представлялось делом абсолютно невозможным.
Крематорий, в связи со спецификой осуществляемых там действий, располагался в самой дальней от жилища Господ части лагеря, в низине достаточно глубокой по отношению к лагерю, дабы случайный ветер не разносил воцарившийся там смрад по всему Альегору.
Путь к Крематорию лежал через узкую и достаточно крутую тропу, огибающую Ямы и ведущая в низину. Команды чернорабочих, занимающиеся уборкой тел, просто подтаскивали мёртвых к началу этой тропы, а затем сбрасывали вниз. Тела падали в Ямы, где лежали и гнили до тех пор, пока “могильщики” не забирали их оттуда и не отправляли в печи Крематория. Волк слышал слухи, что предыдущий Старший Смотритель погиб, свалившись с в яму с тропы, то ли напившись в мясо, то ли будучи предварительно упокоен кем-то в лагере. Так или иначе, с тех пор должность Старшего Смотрителя стала вакантной, а все его обязанности временно взял на себя его первый заместитель.
Минуя очередной крутой поворот тропы, Волк не переставал размышлять о стоящей перед ним задаче. Он должен был утвердить себя в роли непререкаемого лидера для всех, кто окажется под его рукой. И устранить всех тех, кто в этой его роли усомниться. Никаких сомнений или раздумий по этому поводу он допустить не мог. Не место и не время. Однако, по возможности, ему хотелось бы сохранить бригаду могильщиков в целости, а собственную шкуру в безопасности. А значит, начать “самоутверждаться” он должен был с кого-то, кто уже обладал авторитетом и влиянием. И первый заместитель подходил для этого лучше, чем кто-нибудь другой.
