2 июня 3-го года Миссии. Воскресенье. Утро. Берег острова Тинос.
Когда начался шторм, его высокоблагородие капитан первого ранга Никифор Васильевич Толбузин привязал себя линем к ограждению шканцев, и лишь поэтому в момент катастрофы не вылетел за борт, хотя и сильно приложился об это самое ограждение головой. Последнее, что он помнил из прошлой жизни - стремительно смыкающийся над головой в ласковой голубизне серый круг неба былого мира и ощущение палубы, проваливающейся под ногами в тартарары. Открыв глаза, он увидел над головой все то же безмятежное голубое небо. «Так вот ты какой, рай!» - подумал он в тот момент. Впрочем, когда ему удалось поднять гудящую голову и оглядеться, то выяснилось, что все остальное на райские кущи совершенно не тянет. Палуба корабля была перекошена на левый борт и завалена обломками - впрочем, не настолько, чтобы по ней нельзя было ходить. Фок-мачта рухнула за борт и, запутавшись в такелаже, застряла в вершинах окружающих сосен. Грот-мачта была обломлена на уровне грот-марса-реи 9, и теперь обломки рангоута вместе с взятыми на рифы парусами бессильно висели на такелаже или загромождали собой палубу внизу.
Капитану первого ранга показалось, что на марсе грот-мачты кто-то шевелится. Точно - марсовый: как и командир, тот привязался к мачте линем, и потому уцелел. С трудом опираясь на дрожащие руки, командир линкора поднялся на ноги и огляделся. Более никого. Даже рулевого нет за штурвалом, хотя он должен был привязаться к мачте. Всю остальную палубную и парусную команду взяло к себе беспощадное море. Должно быть, в тот момент, когда исполинская волна бросила линкор на берег, люди с его палубы улетали за борт будто тряпичные куклы.
- Эй ты! - крикнул каперанг Толбузин вверх. - Как там тебя зовут?
- Матрос первой статьи Прошкин, ваше высокоблагородие! - отозвался марсовый.
- Слезай сюда, Прошкин, - скомандовал капитан первого ранга. - Нечего тебе делать на марсе, отплавались мы уже.
- Чичас, ваше высокоблагородие... - ответил матрос, - вот только отвяжусь, и сей же час спущусь...
Пока он отвязывался и, перебирая ногами, спускался по вантам вниз, в палубе со скрипом открылся задраенный на время шторма люк, и из него показалась коротко остриженная голова матроса.
- Братцы! - завопил он, увидев стоящего на мостике командира линкора. - Его высокоблагородие господин Толбузин живой. Ура командиру!
Следом за ним наружу полезли и другие в парусиновых штанах и полосатых морских рубахах, дав Толбузину убедиться, что в трюмной и артиллерийской команде уцелели многие, если не все (хотя все это вряд ли, ибо в тот момент, когда исполинская волна швырнула линкор на берег, в низах тоже наверняка творился сущий ад). Выживших - точнее, тех, кто мог стоять на ногах и выбрался из трюма наружу - и в самом деле оказалось немало. Среди собравшихся на покосившейся палубе в ожидании командирского слова присутствовали вахтенные начальники лейтенант Иван Балашов и лейтенант Владимир Касаткин, вахтенный офицер мичман Анатолий Некрасов, штурман Глеб Никифоров, корабельный секретарь Петр Бородин и констапель 10 Валерьян Зыков. Также к офицерскому составу можно было причислить корабельного священника отца Макария и корабельного врача, немца на русской службе, Манфреда Юнге.
Перегнувшись через ограждение шканцев, командир спросил:
- Братцы, а где мой помощник капитан-лейтенант Иннокентий Бирюков?
- Так пушкой его придавило, ваше высокоблагородие, - ответил один из матросов. - И не мучился - считай, сразу отошел. И его благородие корабельного комиссара Романа Кочеткова убило прямо головой о борт. Есть еще живой его благородие мичман Георгий Беликов, но они выйтить наверх никак не могут: у него одна нога сло-матая и ребра дюже помяло...
«Потери как после тяжелого сражения... - подумал капитан первого ранга Толбузин, - крушение, одним еловом. И вообще непонятно, что это было и где мы сейчас находимся... Там была зима, февраль, а тут солнышко в небо поднимается и припекает вполне по-весеннему. Загадка, однако... Да такая, что не по силам человеческому уму...»
- Значит так, братцы, - сказал он поставленным командирским голосом, желая подбодрить людей, - мы живы, и будем делать все, чтобы жить дальше. Сейчас первым делом необходимо спустить шторм-трап и осмотреть место, куда нас забросило. Быть может, из тех, кто выпал за борт, еще остались живые. Командовать наземной партией будет лейтенант Балашов. Остальные, под командой лейтенанта Касаткина, начинают разбирать обломки и выносить из низов на палубу раненых да мертвецов. Первых - для лечения господином доктором Манфредом Юнге, а вторых - для отпевания отцом Макарием и последующего пристойного христианского погребения. Пусть нашей «Азии» никогда не доведется больше выйти в море, но порядок на корабле должен быть всегда.
Там же и почти тогда же, полдень.
Спустившись по штормтрапу на твердую землю, командир «Азии» со вздохом посмотрел на свой корабль. Дрова, они и есть дрова. Корпус от удара деформировался, доски обшивки в районе днища разошлись. Как доложили корабельные плотники, килевая балка треснула в нескольких местах. Одно радует: крюйт-камера уцелела, и порох в просмоленных бочонках остался не подмоченным.
Все остальное гораздо хуже. Почти половина команды погибла в момент крушения. Тех, кого выбросило за борт при ударе корабля о землю, находят на берегу по большей части мертвыми. Их складывают рядами на небольшой поляне чуть ниже по склону - там матросики уже наметили заступами контуры братской могилы. Туда же их товарищи, назначенные в похоронные служители, сносят погибших в трюме. Еще человек семьдесят искалечены настолько тяжело, что вряд ли оправятся. Доктор Юнге говорит, что при таких травмах его медицинское искусство бессильно, и можно только молиться Всемогущему Богу, чтобы тот явил чудо. И только два десятка страдальцев имеют шанс пойти на поправку, если не будет никаких осложнений, вроде Антонова Огня. А то бывают случаи, когда ранения выглядят совсем неопасными, а человек сгорает в муках за несколько дней.
Собрав своих офицеров, капитан первого ранга Толбузин заявил:
- Господа, у меня нет ответов на все вопросы, что вы хотите мне сейчас задать, кроме одного. Что бы еще ни случилось, мы честно и гордо будем нести звание моряков русского военного флота. Иное исключено. В наихудшем случае мы силами команды построим себе корабль их местного леса и самостоятельно выберемся из этого странного места - неважно, сколько на это уйдет времени, год или два - а Господь нам в этом поможет. Так и говорите своим людям: мы русские, мы справимся. Иван Петрович (лейтенант Балашов), по смерти Иннокентия Николаевича (капитан-лейтенант Бирюков), вы теперь будете исполнять должность моего помощника. Первым делом необходимо продолжить разведку местности. Пустите людей вдоль берега - ведь должны же быть там хоть изредка рыбацкие деревни. У местных жителей по их обнаружению следует выяснить, что это за земля, какому государству принадлежит, и бывают ли тут русские корабли. И еще. Накажите старшим команд, чтобы с жителями этих мест вели себя дружественно, мужиков на драку не задирали и к бабам не приставали, а буде что понадобится - пусть платят за все звонкой монетой, дабы учиненными безобразиями не позорить государыню-императрицу Екатерину Алексеевну. Задание понятно?
- Так точно, Никифор Васильевич, понятно, - ответил лейтенант Балашов. - Не извольте беспокоиться, сделаем все в самом лучшем виде.
- А вам, Владимир Иванович, - обратился командир к лейтенанту Касаткину, - следует обеспокоиться постройкою фортеции с казармами и береговой батареей. На то, что нас заберут отсюда вскоре после того, как удастся сообщить адмиралу Грейгу о нашем бедственном положении, можно только надеяться, а вот готовиться следует к тому, что мы здесь застрянем надолго. К этой мысли меня побуждает то соображение, что гигантская волна могла забросить нашу «Азию» на берег, но она никак не могла кинуть нас из зимы в лето. Сего попросту не может быть, просто потому что не может быть... но факт, наблюдаемый нашими собственными глазами, при этом неоспорим.
