Казимир раздраженно поджал губы. Он не любил, когда кто-то посторонний узнавал о его «невинных» увлечениях.
— Более или менее.
Женщина усмехнулась.
— А ты разносторонний человек. — Она подошла к книжным стеллажам, провела пальцами по корешкам. — Макиавелли, Тарле, о, Кейнс! А это что, «История мостостроения»? Фантастика! Никогда не думала, что старшие офицеры КГБ интересуются подобными вещами, — она повернулась к Казимиру, — ну ладно, у меня есть для вас сюрприз, принесите бокалы.
Он прошел на кухню и рявкнул на Люя:
— Зачем пустил? Баб мне дома не хватало!
Люй покачал головой.
— Она — шакти. Кто я такой, чтобы противиться ее воле?
Когда он вернулся в кабинет, ее там не оказалось. Казимир посмотрел в столовой, постоял, прислушавшись, в коридорчике, потом осторожно заглянул в спальню. Она сидела на ковре у кровати, обнаженная, в позе лотоса. Перед ней горела какая-то пахучая свеча и стоял сосуд с рубиновой жидкостью. Казимир попытался прикрыть дверь, но она позвала его голосом, от которого у него все встало дыбом:
— Иди же ко мне, Воин, сегодня звезды благоволят нам.
Через месяц они поженились.
А через пять лет ее убили. Она была на втором месяце, когда ее затащили в машину молодые сластолюбцы из московской «золотой молодежи» и отвезли на чью-то отцовскую дачу. Костров, помня о Владивостоке, распорядился, чтобы до Казимира не дошло ни буковки из реальных фактов — все представили так, будто ее сбила машина, но Казимир докопался. Два года после этого он тщательно устанавливал и перепроверял имена тех, кто был на даче, а потом уехал в отпуск на Валдай. В течение одной недели все, повинные в смерти Тамары, были жестоко убиты. Когда Казимир появился на работе, Костров сумрачно покачал головой, но ничего не сказал.
Когда «ушли» Кострова, Казимир решил, что пришла и его пора собирать вещи. Однако все произошло по-другому. Новый начальник управления вызвал его в первый же день. После вежливых фраз, которые маскировали напряженную работу мозговых извилин, новый начальник вдруг выудил из сейфа бутылку английского джина и, показывая степень осведомленности, разлил два бокала.
— Не будем нарушать традиции.
Казимир молча кивнул и немного расслабился.
— Знаете, Казимир Янович, когда рассматривался вопрос о моем предшественнике, я сделал все возможное, чтобы он ушел с наименьшими потерями, но не из-за него…
Казимир держал паузу.
— Из-за вас.
Казимир поставил стакан на стол и поднял глаза.
— Чем обязан такой чести?
— Бросьте, вы все прекрасно понимаете. В вашей… вернее, в нашей структуре работают семнадцать оперантов вашего уровня. За последние десять лет мы имеем девятнадцать операций. Из них девять проведены со стопроцентной эффективностью, три с частичной, остальные провалены. Все девять успешных проведены вами.
— У тех семи были объективные причины, материалы разбора есть в архиве.
Начальник рассмеялся:
— Да, и это тоже есть в вашем психопрофиле. Знаете, как это обозвали наши психологи — «рыцарский комплекс». Вы остаетесь верны даже такому подонку, как Костров, и толпе бездарностей, если считаете себя частью команды.
Казимир усмехнулся:
— А вы считаете себя лучше Кострова?
Начальник прервал смех:
— А вы?
Казимир вдруг почувствовал какую-то тупую усталость и выдал такое, от чего сам оторопел:
— Нет. Я с ним из одного дерьма, и плевать на то, что я влез в него по молодости и глупости. Я давно не верю ни в библейские заповеди, ни тем более в моральный кодекс строителя коммунизма. Я, как и вы, убивал невинных, пытал женщин и сжигал деревни и особых угрызений совести не испытываю, поскольку дрался с врагом, который поступал не лучше. Но кое-какие принципы я для себя определил давно, когда начал понимать, кто я и что делаю.
Начальник суетливо бросил взгляд на статуэтку Дон-Кихота, в которой, как знал Казимир, был спрятан микрофон, но потом облегченно вздохнул и, демонстративно отодвинув ее в сторону, показал два обрезанных провода. Однако поспешил перевести разговор на другую тему:
— Знаю: «держи себя в кулаке».
Казимир покачал головой.
— И это раскопали.
— Да нет, сам Костров рассказал, только сумбурно. Не можете ли повторить?
— Что ж, большой палец — не прощай врагов, указательный — имей друзей, средний — не испытывай сожалений о том, что сделано, безымянный — меньше ври, мизинец — сумей достойно умереть. Но в общем-то это бравада, я сам принципы эти неоднократно нарушал, особенно последний.
— Все равно, когда человек даже просто формулирует что-либо подобное, это о многом говорит. — Начальник несколько мгновений помолчал. — Я знаю, вы публикуетесь. Сколько у вас работ?
— Не знаю, не считал, где-то около семидесяти.
— И в каких областях?
— Тактика, история, металлургия, материаловедение, психология, страховое дело, международное и морское право, экономический анализ… Но к чему эти вопросы, я не верю, что в моем личном деле нет полного перечня.
— Есть, но просто перечисление, а мне хотелось бы поточнее разобраться с кругом ваших интересов. — Он поднял на Казимира испытующий взгляд и, заметив, что тот демонстративно бросил взгляд на часы, добродушно усмехнулся: — Вижу, вы торопитесь, но если не возражаете, то я хотел бы позже продолжить разговор.
Казимир кивнул и поднялся.
— Разрешите идти?
— Да, пожалуйста.
В восемьдесят девятом Казимир вышел в отставку. Он принципиально отверг несколько предложений по прежнему профилю деятельности и устроился консультантом в издательство. Деньги ему были особо не нужны, хватало полковничьей пенсии. Доступ к спецраспределителю тоже остался, так что он хотел заняться чем-то для души. Он успел заочно получить звание почетного доктора в трех зарубежных университетах, которые считали его кто крупным невыездным ученым, занимающимся военными разработками, а кто диссидентом, скрывающимся от КГБ и потому публикующимся через третьи руки и под псевдонимом. Так что в издательство он пошел, скорее, для того, чтобы не особо маяться бездельем и иметь доступ к самым свежим новинкам. А через три года умер Люй. Он умер в день и час, который выбрал сам. Он сходил в парикмахерскую, постригся, тщательно вымылся, переоделся в чистое, взял Белый Шлем, подошел к Казимиру и сказал:
— Мне пора, когда будешь умирать, надень это.
Казимир не сразу понял, что он сказал, непонимающе посмотрел на Шлем и тупо спросил:
