Александр Зорич - Пилот мечты

Откуда он взялся? Куда пропал? Что это вообще было?! Тридцать секунд на радаре и всё — чистый вакуум!

Я был уверен, что у меня глюки на нервной почве. Но если так, то следовало признать, что крыша потекла у всего состава учебного авиакрыла номер 11. Из тех, кто еще оставался в космосе, конечно.

Кайманов властно пресек хор удивленно-восторженных воплей и отдал новый приказ:

— Посадку истребителей отменяю. Торпедоносцы, вперед! Истребителям сопровождать торпедоносцы. Приказываю атаковать поврежденный борт.

— Но кто его повредил, этот борт, товарищ каперанг? — не унимался кто-то особенно пытливый.

Ответом ему было суровое каймановское:

— Тишина в эфире! Это приказ. Я не знаю, что это было, но впечатления держать при себе. Любому, кто расчирикается, лично отверну голову! Вы меня знаете!

Мы знали Кайманова. Этот отвернет, точно. Поэтому торпедоносцев на рубеж атаки выводили молча. В самом деле обсудить хотелось многое, да нельзя.

Чужаку досталось крепко. Переливчатая льдисто-голубая броня была раскурочена, техногенные внутренности искрили, иногда что-то взрывалось, выбрасывая в космос обломки и облачка мгновенно рассеивающейся огненной плазмы. Двенадцать тяжелых ракет в упор — не шутки.

Судя по разрушениям, здесь поработали чудовища вроде отечественного многоцелевого ракетного комплекса П-1900 «Титанир» или европейского «Эшенбах». Я вообще удивился, что звездолет еще не развалился на куски! Единственное объяснение — его колоссальные размеры.

Но даже этому гиганту нездоровилось: огневые средства поврежденного борта молчали, да и с уходом в Х-матрицу, видимо, возникли проблемы, иначе чего ждали чужаки?

— Эх, захватить бы его! — мечтательно вздохнул кто-то из торпедоносцев, нарушая приказ Кайманова.

— Ага, сейчас. Роту осназ прихватить забыли, — ответили ему трезвомыслящие.

— А если они себя подорвут? Вместе с тем осназом?

— А-атставить! Цель в визирах. Работать по пробоинам в центральной части корабля! Пуск по готовности.

Двадцать торпед сорвались с направляющих.

Двадцать рыбин, каждая с тремя тоннами силумита, нырнули в проломы.

Рвануло!

Мы не видели где — торпеды прошивали внутренние объемы корабля на десятки и сотни метров, и уже там, в глубине, срабатывали боевые части.

Нами наблюдались лишь последствия: огромный корабль рассекла трещина, сиявшая золотом.

Потом еще одна отчленила носовую часть центральной гондолы.

Броня корпуса пошла волнами, взбугрилась, посыпалась каким-то неаппетитным крошевом. Тектонические разломы окаймлялись сериями взрывов, и вдруг все пробоины разом исторгли вулканы плазмы, вынесшие наружу куски корабельной начинки.

Тут и конец чужаку!

Я был слегка разочарован, так как ожидал катастрофы вселенских масштабов, а звездолет развалился, будто старый небоскреб при землетрясении.

Впечатляет, но до вселенской катастрофы не дотягивает.

Когда мы уже стояли на палубе «Дзуйхо» и вовсю делились впечатлениями, из Х-матрицы вынырнула наша эскадра. Кайманов успокоил командиров вновь прибывших кораблей, что мы в основном живы, справились сами, и пригласил на чай.

Н-да.

Справились.

Только не сами.

Кто нам помог? Кто бы это ни был — очень вовремя. Эскадрилья торпедоносцев многокилометровую гору самостоятельно не осилила бы.

— Ну, ты видал? — поинтересовался я у Оршева.

— Видал! — ответил он и показал большой палец. Дурак.

Я так и сказал:

— Дурилка, чему радуешься? А если бы вражеских флуггеров было не двадцать, а, скажем, сорок? Или шестьдесят? Нас бы выпотрошили, не моргнув глазом!

— Жив, вот и радуюсь. Что, нельзя? Кстати, ты обратил внимание на их машины?

— Все глаза проглядел.

— И как они тебе?

— Смерть. Вообще!

— Да понятно, что смерть. Я не о том. Ты заметил, что они все разные? Ни одного похожего! Вроде, все одинаковые, похожи на их корабль, только мельче…

— У меня телеметрия выдавала от четырнадцати до двадцати двух метров в длину, — вставил я.

— Вот-вот! И размеры разные! Сперва внимания не обратил, а теперь понимаю, что машины однотипные, но все отличаются. Ну, как тебе объяснить… Как «Руссо-Балт» от «Блитца»! Обе легковушки, четыре колеса, кузов, мотор, а ни одной похожей детальки. Так и тут.

— Точно! А ведь это, Веня… — начал было я, но меня прервал повелительный рык Кайманова.

— Стройся! — на палубе воцарилась тишина, нарушаемая лишь дробным топотом ботинок. — Равняйсь! Смирно!.. Товарищи пилоты! Сегодня мы столкнулись… хрен знает с чем. И мы его упокоили. Так что — спасибо за службу!

— Слу! жу! Рос! си! и! Тарщ! кап! тан! вто! р-рого! ран! га! — проревели мы.

— Все молодцы! Кадетам сегодняшний бой… с учетом особых обстоятельств, засчитывается как зачет по летной и огневой подготовке.

— Ур-ра!!! — тридцать шесть наших глоток заставили подволок содрогнуться.

— Спасибо вам, ребята, что помогли и остались живы! — продолжил он после волны восторгов. — Ничего другого я от вас и не ждал! А на капитан-лейтенантов Лучникова и Глаголева сегодня же напишу представление к награде за уничтожение четырех флуггеров противника, по два на брата. Тишина! Служите России, я знаю. Далее. Только что пришла шифровка из штаба. Нам всем отдан приказ о неразглашении любых деталей сегодняшнего боя. Уровень секретности — «Азов». Это значит… впрочем, вы знаете сами, что это значит.

Ого! «Азов»! Да, мы знали. За нарушение такого режима секретности — пожизненное заключение в военной тюрьме без права переписки. В военное время — расстрел.

— Всем надлежит сегодня посетить Особый Отдел для оформления соответствующих подписок. Друг от друга у нас секретов нет, но настоятельно рекомендую воздержаться от обсуждений даже в узком кругу. Дело чрезвычайно серьезное. Чрезвычайно. Со мной связывался сам главком Пантелеев! Дело на его личном контроле и на контроле Глобального Агентства Безопасности. Так-то… Вопросы?

— Разрешите! Товарищ каперанг, я все понимаю! Только не понимаю, кого мы сегодня валили? — спросил Гурам Зугдиди с очаровательно неистребимым кавказским акцентом.

— Кто бы знал, — развел руками Кайманов. — Насколько я могу судить, наверху удивлены не меньше нашего. Все, абсолютно все записи из парсеров будут извлечены сегодня же! Информационные блоки предписано снять, опечатать и сдать в распоряжение ГАБ… И да: я не знаю, кто нам сегодня помог. По этому поводу приказ не менее строгий: молчать! А теперь: вольно — и шагом марш в Особый Отдел. Закорючки ставить будем!