Думал он о враче, бегающем в белом халате под трибунами, заглядывающем девчонкам под юбки и онанирующем, поэтому вновь рассмеялся. Наяву врач спокойно сидел перед ним, все так же гаденько улыбаясь, отчего ему становилось только веселее. Наконец Ричардс выдохся. Икнул и затих.
— Не думаю, что скажете мне…
— Нет, — оборвал его Ричардс. — Не скажу.
— Хорошо, поехали дальше. Образные ассоциации. — Объяснить, о чем речь, он не удосужился. Ричардс понял, что информация о нем уже прошла. Оно и к лучшему — экономится время.
Врач достал из внутреннего кармана секундомер, приготовил шариковую ручку, взглянул на лежащий перед ним лист с написанными на нем словами.
— Врач.
— Ниггер, — отозвался Ричардс.
— Пенис.
— Член.
— Красное.
— Черное.
— Серебро.
— Кинжал.
— Винтовка.
— Убийство.
— Выигрыш.
— Деньги.
— Секс.
— Тест.
— Ударить.
— Наотмашь.
Словесный пинг-понг продолжался. Врач назвал больше пятидесяти слов, прежде чем остановил секундомер и положил ручку.
— Хорошо. — Он положил руки на стол, сцепил пальцы. — У меня последний вопрос, Ричардс. Не могу сказать, что мне под силу отличить ложь от правды, но машину, к которой вы подсоединены, обмануть практически невозможно. Суицидальные мотивы не имеют отношения к вашему решению принять участие в Играх?
— Нет.
— Тогда в чем причина?
— Моя маленькая дочь больна. Ей нужен врач. Лекарства. Больничный уход.
Ручка летала по бумаге.
— Это все?
Ричардсу хотелось ответить, что да (остальное — не их дело), но потом он решил выговориться. Возможно, потому, что врач — вылитый, только постаревший, дебил, которого он знал давным-давно и не пойми почему вспомнил. А может, ему просто хотелось облечь свои эмоции в слова, чтобы всем все стало ясно, в том числе и ему самому.
— Я давно безработный. Хочу снова работать, пусть даже мальчиком для битья в игре, исход которой заведомо известен. Я хочу работать и содержать семью. У меня есть гордость. У вас есть гордость, доктор?
— Гордецам прямая дорога в ад. — Щелчок, шарик ручки упрятался в корпус. — Если вам больше нечего добавить, мистер Ричардс… — Врач встал, давая понять (на то же указывало и обращение по фамилии), что собеседование закончено, независимо от того, хотел он что-то добавить или нет.
— Нет.
— Дверь в конце коридора по правую руку. Удачи вам.
— Куда уж без нее, — ответил Ричардс.
Группа, в составе которой Ричардс вышел из лифта, сократилась до четырех человек. И новый зал ожидания заметно уменьшился в размерах. Аналогичные сокращения прошли и в других десятках. Из тех, кто провел ночь в казарме, осталось примерно сорок процентов. В половине пятого в зале появились последние, фамилии которых начинались с букв, замыкающих алфавит. В четыре служитель обнес всех с подносом, полным безвкусных сандвичей. Ричардс взял два и жевал их, слушая парня по фамилии Реттенмунд, который потчевал его и сидящих рядом похабными анекдотами. Знал он их, похоже, несметное множество.
Когда наконец собрались все, кто прошел очередной этап отбора, их затолкали в лифт и подняли на пятый этаж. На этот раз Корпорация предоставила к их услугам большую общую комнату, общий туалет и спальню с двухъярусными койками. Им также сказали, что в кафетерии, расположенном чуть дальше по коридору, их ждут в семь часов.
Ричардс посидел несколько минут, а потом направился к копу, что стоял у двери, через которую они вошли в их новое жилище.
— Тут есть телефон, приятель?
По правде сказать, он не ожидал, что ему могут разрешить позвонить, но коп молча указал на коридор.
Ричардс притворил дверь, выглянул. Точно, телефон-автомат.
Он вновь посмотрел на копа:
— Слушай, если ты одолжишь мне пятьдесят центов, я…
— Отвали, гнида.
Ричардс сдержался.
— Я хочу позвонить жене. Наш ребенок болен. Ради Бога, встань на мое место.
Коп расхохотался отрывистым, лающим смехом:
— Все вы одинаковые. Каждый день рассказываете мне басни. Особенно занятные на Рождество и День матери.
— Сволочь, — процедил Ричардс, и что-то в выражении его глаз и развороте плеч заставило копа уставиться в стену. — Или ты сам не женат? Неужели тебе не случалось остаться без гроша и занимать деньги, как бы тебя из-за этого ни мутило?
Коп неожиданно сунул руку в карман, достал пригоршню пластиковых монет. Выхватил два новых четвертака, остальные сунул в карман, свободной рукой схватил Ричардса за грудки.
— Если скажешь кому, что сумел разжалобить Чарли Грейди, я вышибу твои чертовы мозги, слизняк.
— Спасибо, — ровным голосом поблагодарил его Ричардс. — За ссуду.
Чарли Грейди рассмеялся и отпустил его. Ричардс прошел в коридор, снял трубку, бросил монеты в щель. Они упали на дно копилки, и поначалу ничего не изменилось (Господи, неужели все зазря), но потом послышался длинный гудок. Он набрал номер пятого этажа — телефон стоял в коридоре — в надежде, что трубку возьмет не эта сука Дженнер. Узнав его голос, она бы непременно ответила, что он не туда попал, и бросила бы трубку.
После шести гудков он услышал незнакомый голос:
— Алло?
— Я хочу поговорить с Шейлой Ричардс из квартиры пять-си.
— Я думаю, ее нет. — В голосе слышалось порицание. — Она, видите ли, гуляет по панели. У них болеет ребенок, а муж и не чухнется.
— Просто постучите в дверь, — просипел он.
— Одну минуту.
Трубка ударилась о стенку, обладательница незнакомого голоса просто бросила ее, потом послышались глухие удары и крики: «Телефон! Вас к телефону, миссис Ричардс».
Полминуты спустя незнакомый голос вновь заговорил в трубку:
— Ее нет. Слышно, как плачет ребенок, но ее нет. Как я и говорила, ловит момент. — В трубке послышалось хихиканье.
— Напишите ей записку. Если придется, на стене.
— Нет карандаша. Я кладу трубку. Пока.
— Подождите! — запаниковал Ричардс.
— Я… минуточку, — разочарованно добавил голос. — Она поднимается по лестнице.
Ричардс привалился к стене: ноги не держали. Мгновение спустя он услышал голос Шейлы, запыхавшийся, немного испуганный.
— Алло?
— Шейла. — Он закрыл глаза.
— Бен, Бен, это ты? У тебя все в порядке?
— Да. Все хорошо. Кэти. Как…
— Так же. Температура немного упала, но в легких все хрипит. Бен, мне кажется, у нее там мокрота. Вдруг это пневмония?
— Все образуется. Все образуется.
— Я… — Пауза, долгая пауза. — Я не хотела оставлять ее одну, но пришлось. Бен, утром я дала двоим. Выхода не было. Но я купила ей лекарства. Хорошие лекарства. — В голосе звучало страдание.
