Доброжил нерешительно издал горловое урчание, будто запушенный и тотчас же остановленный серводвигатель. Его терзали чувства, напоминающие голод и страх перед наказанием, — ведь сейчас ему предстоит увидеть живых тварей напрямую, а не в виде старых изображений в театре. Но даже выявление источника неприятных чувств не помогло. Он нерешительно переминался с ноги на ногу у порога комнаты, куда поместили зложитей. По приказу машины пришлось снова надеть скафандр — тот защитит его, если зложить попытается причинить ему вред.
— Входи, — повторил корабль.
— Может, лучше не надо? — жалобно заныл Доброжил, не забывая, однако, произносить слова громко и внятно — так куда легче избежать наказания.
— Наказание, наказание, — произнес голос корабля.
Если он сказал это слово дважды, то наказание почти неотвратимо. Доброжил поспешно, будто уже ощутил в костях боль-без-повреждений, открыл дверь и переступил порог.
Он лежал на полу, окровавленный и поврежденный, в диковинном изодранном скафандре. И в то же время стоял в проеме дверей. На полу простерлась его собственная фигура, та самая человеческая фигура, которую он знал, но ни разу не видел со стороны. Не просто изображение, а куда больше, он сам теперь раздвоился. Там, тут, он, не-он...
Доброжил привалился спиной к двери, вскинул руку и хотел было прикусить ладонь, позабыв о шлеме. Принялся молотить облаченными в скафандр запястьями одно о другое, пока боль ушибов не вернула его в чувство, заставив ощутить палубу под ногами.
Мало-помалу ужас схлынул. Интеллект постепенно постиг увиденное, сумел истолковать и освоиться. Вот он я, здесь, здесь, в дверном проеме. Тот, там, на полу, — это другая жизнь. Другое тело, как и я, разъедаемое ржой жизни. Только куда хуже, чем я. Там, на полу, — зложить.
Зажмурившись, Мария Хуарес долго-долго молилась, не останавливаясь ни на миг. Холодные, безразличные манипуляторы перемещали ее туда-сюда. Вес вернулся, а когда шлем и скафандр с нее аккуратно сняли, обнаружился и пригодный для дыхания воздух. Но как только манипуляторы начали стаскивать с нее комбинезон, Мария стала вырываться и открыла глаза; ее взору предстало помещение с низким потолком и обступившая ее толпа автоматов разнообразной формы и ростом с человека. Так как она сопротивлялась, роботы перестали ее раздевать, надели на одну лодыжку кандалы, прикованные к стене, и заскользили прочь. Умирающего старпома просто бросили в противоположном конце помещения, будто хлам, не заслуживающий дальнейших хлопот.
Мужчина с холодным, мертвым взором — Хемфилл — пытался сделать бомбу, но не сумел. Так что теперь вряд ли стоит рассчитывать на быструю и легкую кончину...
Услышав скрип двери, она открыла глаза снова и в полнейшем недоумении узрела бородатого юношу в архаичном скафандре. Исполнив какие-то бессмысленные конвульсии в дверном проеме, тот наконец прошел пару шагов и остановился, вперив взгляд в умирающего старпома. Снимая шлем, пришелец расстегивал запоры сноровистыми, точными движениями, но, когда снял его, оказалось, что всклокоченная шевелюра и растрепанная борода обрамляют безвольное лицо идиота.
Положив шлем на пол, юноша принялся скрести и чесать свою косматую голову, не сводя глаз с лежащего на полу человека. На Марию он не взглянул даже мельком, а она не могла отвести взгляда от него — ей еще ни разу в жизни не доводилось видеть, чтобы живой человек был настолько бесстрастен. Так вот что происходит с пленниками берсеркера!
И все же... все же... На родной планете она уже сталкивалась с бывшими преступниками, прошедшими промывание мозгов. Но этот не таков; в нем больше человеческого, чем в них... а может, наоборот.
Опустившись на колени рядом со старпомом, бородатый нерешительно протянул руку и потрогал его. Умирающий апатично шевельнулся и устремил вверх бессмысленный взор. Под ним натекла целая лужа крови.
Взяв безвольную руку старпома своими ладонями, закованными в металлические перчатки, чужак принялся сгибать и распрямлять ее, словно интересуясь устройством локтевого сустава. Старпом застонал и принялся вяло вырываться. А чужак вдруг стремительным движением схватил умирающего за горло.
Мария не находила сил ни шевельнуться, ни отвести взгляд, хотя комната сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее закружилась вокруг этих закованных в доспехи ладоней.
Разжав хватку, бородатый встал, вытянулся в струнку, по-прежнему не сводя глаз с трупа у своих ног, и отчетливо проговорил:
— Отключен.
Наверное, Мария шевельнулась. А может, и нет, но бородатый поднял свое дебильное лицо, чтобы поглядеть на нее, однако ее взгляда то ли не заметил, то ли просто избегал замечать. Движения его глаз были быстрыми и бдительными, но мимические мышцы оставались вялыми, будто неживые. Он двинулся к Марии.
«Ой, да он же совсем юн, — подумала она, — едва ли не подросток». Прижавшись спиной к стене, замерла в ожидании. На ее планете женщин воспитывают так, чтобы они не теряли сознания при встрече с опасностью. Почему-то чем ближе подходил чужак, тем меньше она боялась. Но вот если бы он хоть мельком улыбнулся, она бы завизжала от ужаса и не смолкала бы долго-долго.
Остановившись перед ней, незнакомец протянул одну руку, чтобы коснуться ее лица, ее волос, ее тела. Мария хранила неподвижность; в нем не чувствовалось ни похоти, ни злобы, ни доброты. Он буквально источал ауру пустоты.
— Нет изображения, — сказал юноша будто самому себе. Потом добавил еще одно слово, что-то вроде «зложить».
Мария едва не осмелилась заговорить с ним. Задушенный старпом все так же лежал на полу ярдах в пяти от них.
Развернувшись, юноша целеустремленно зашаркал прочь от нее; такой диковинной походки Мария не видела еще ни разу в жизни. Подняв шлем, чужак вышел за дверь, даже не оглянувшись.
В одном углу отведенного ей пятачка струилась вода, с журчанием утекавшая сквозь дыру в полу. Гравитация примерно соответствовала земной. Мария села, привалившись спиной к стене, молясь и слушая грохот собственного сердца, едва не остановившегося, как вдруг дверь отворилась, сперва самую малость, потом чуть пошире, как раз в обрез, чтобы прошел большой кусок розовато-зеленоватой массы — видимо, еды. На обратном пути робот обогнул покойника.
Мария уже съела кусочек массы, когда дверь снова приоткрылась, и в нее поспешно протиснулся человек — Хемфилл, тот самый, с ледяным взором. Чтобы уравновесить тяжесть маленькой бомбы, висящей под мышкой, Хемфилл на ходу сильно наклонялся в другую сторону. Быстро окинув помещение взглядом, он закрыл за собой дверь и направился к Марии. Труп старпома он переступил, почти не удостоив взглядом.
