Снежана выглядела на двадцать пять. Хотя на самом деле ей было не меньше сорока. Подвыпивший Шляпа как-то клялся, что Снежана, мол, всегда носит с собой артефакт «мамины бусы», добытый для нее когда-то кем-то из классиков жанра — не то Лесником, не то Хемулем, еще до его знакомства с той самой Динкой, звездой отечественного телевизионного стриптиза. А эти самые бусы, как известно, замедляют течение времени, а значит, и процессы естественного биологического старения. Не знаю, кому как, а мне было совершенно все равно, что и как Снежана себе там замедляет. И вообще мне было плевать, как она выглядит! Хоть бы даже и на шестнадцать!
Главное, я знал, знал, что ей сорок пять. И даже не в цифирьках дело. Важнее вот что: в постели Снежаны перебывали все, ну просто все мои знакомые, и это давно уже не постель, а привокзальная забегаловка с хлопающей на ветру входной дверью. Это снижало мой интерес к Снежане практически до нуля. Членствовать в клубе «Мужчины Снежаны Николаенко» — что может быть тупее?
К счастью для Снежаны, не все мужчины были такими привередами.
Рядом с ней сидел молодой кент по прозвищу Финн (иногда его называли Фиником) — невероятно худой, вертлявый и острый на язык парнишка лет двадцати трех.
Финн приобнимал Снежану рукой за талию и рассказывал ей на ушко анекдоты.
Он играл ее пергидрольными локонами, время от времени просил Неразлучника подбавить ликера в ее рюмку и вообще выглядел как классический влюбленный идиот.
Мне, кстати, было не совсем понятно, как Снежана оказалась в баре. То ли Финна посетила классная идея показать своей новой девушке, как размножаются снорки, то ли Снежана закадрила или решила закадрить кого-то из группировки «Долг» (это им, крутым ребятам из «Долга», принадлежал Бар) и для того напросилась «в гости», а тут случайно подвернулся этот малолетний Финн. Зная Снежану, я мог поверить во что угодно, в том числе и во все это сразу.
Я оставил всю свою компанию возле подоконника и, улучив момент, когда возле Неразлучника образовалось что-то вроде разреженной области, опрометью бросился к барной стойке. Я хотел сделать заказ и договориться о ночлеге.
— Для меня литр моего любимого «Гиннесса»… Нет, сразу два. Для Тополя сегодня «Кровавую Мэри». Лучше тоже сразу две, знаю я его… Для рамочки-блондина «Крушовице», хватит с него и пол-литра. А для девчонки — стакан красного французского вина, налей-ка в самый лучший бокал, если можно.
— Я не ослышался, брат? Красного французского вина? — переспросил Неразлучник, тараща на меня свои живые глаза. — На моей памяти через Бар ни одной бутылки красного французского вина еще не прошло.
— Ну давай тогда обычного красного вина. Какое тут есть? Чилийское, может? — Я заинтересованно сощурился на батарею призывно мерцающих бутылок за спиной Неразлучника.
— Чилийское? Не смеши меня. Ты еще австралийского попроси, гурман хренов. Красного вина вообще нету никакого. И не было. Так что будь проще. И тогда бармены в моем лице потянутся к тебе. Имеется вот ликер. Кофейный. Я его специально для телок держу…
— Тогда давай ликер, если других вариантов нет. Может, хоть шампанское?
Я уже представлял потерянную гримаску, которую скроит Ильза, когда я принесу ей эту бурдень под названием «ликер», пахнущую химией и дешевым борделем.
— Шампанское? Где-то была бутылочка… — Неразлучник порылся под стойкой и наконец выудил оттуда затянутую пылью бутыль классического «Советского», полусухого.
Я не поклонник этого пузырящегося соломенно-желтого пойла. Но все же готов признать за ним и некое благородство, и некую советскую чувственность в духе моей ненаглядной Мисс-86, и заслуженное десятилетиями реноме Отечественного Бабоукладчика Номер Один.
В общем, я заказал шампанское. Про цену этой бутылки я, как обычно, у Неразлучника не спросил, верный своему собственному амплуа мужика, который денег не считает.
Но про себя подумал, что коллекционные бургундские вина наверняка стоят в десятки раз меньше, чем этот вот шедевр полудохлого крымского виноделия. Что ж, в таких местах, как Бар, трудно рассчитывать на умеренные цены.
Неразлучник как следует протер бутыль полотенцем и поставил передо мной.
Я просиял ему в ответ.
Затем я заказал нашей потрепанной банде сытный ужин — каждому по салату оливье, фаршированному черносливом куриному бедру и по миске куриного супа. Готовили в Баре неважно, меню было куцым, и я приготовился к худшему.
Ну а когда я расплатился за заказ, оставив Неразлучнику отменно щедрые даже по здешним меркам чаевые (тут ведь и самые жадные из суеверия суют бармену лишние купюры, пусть Зона и ее Хозяева видят, какие мы на самом деле щедрые и бескорыстные!), я перешел к главному.
Я перегнулся через барную стойку, пальцем подзывая Неразлучника наклониться — мол, музыка мешает, — и сказал:
— Нам бы две комнаты на сегодня.
— Веришь, Комбат, ни-че-го. Как другу тебе говорю.
— А если хорошо подумать? — Я сделал в воздухе потирающий жест большим и указательным пальцами правой руки, словно бы невидимую купюру помусолил.
— Даже если хорошо подумать, брат. Ты видишь вообще, что творится?
— Вижу. И все-таки.
Всем своим видом я показывал, что от намеченного не отступлю. И не сдвинусь с места, пока мой вопрос не решится положительно.
— Все занято, брат. Ну пойми же ты! Склад и тот занят… Его зарезервировали ученые, они последними пришли — видишь, возле окна, где пруд нарисован, стоят? Так там, на складе, даже отопления нет. Как в склепе холодно. Вон, вон, туда гляди!
— Вижу, не слепой. Но я ведь не хуже ученых, правда, Федор? — Я назвал Неразлучника его настоящим именем, чтобы напомнить: когда-то я ему сильно помог, и вообще, теперь мы почти настоящие друзья, а не какие-нибудь там «контрагенты».
— Ну, Комбат… Ну, это… — Неразлучник наконец усовестился и опустил глаза. — Если хочешь, можешь тут переночевать. В общем зале. Когда веселье закончится… Тут уже вон и американские туристы ночуют, которых Шляпа привел. И Кабул со своими отмычками. Так что скучно вам не будет. Завтра утром Тинто сделает вам всем двойной кофе по-турецки, яишенку забалабеним…
— Спасибо за любезное предложение. Но мне бы комнатку. А лучше — две.
— Про две сразу забудь, Вован, — переходя на полушепот, сказал Неразлучник.
— Тогда дай одну.
— Насчет одной… В общем… я еще подумаю… Видишь ли, — он уже шептал мне в самое ухо, — я сегодня уже двадцати человекам отказал. И тут если я тебе дам… В общем, может выйти международный скандал. С переходом на личности и рукоприкладство. Понимаешь?
