– Пройдемте… – начал было сопровождавший номерной, приглашая жестом к подъезду, но дежурный замотал головой:
– Переход закрыт. Войдите с парадного.
– Следуйте за мной, – сказал сопровождавший и повел всех вокруг здания госпиталя, через двор сыскной полиции, где толпились сменившиеся с дежурства постовые, не спешившие расходиться либо ожидавшие кареты, доставлявшей тех, кто живет далеко от управления, к дому.
Рейвен снова испустил вздох, в котором сквозило нескрываемое разочарование обилием жандармских нижних чинов и номерных. Возможно, он спешил и не оставлял надежды удалиться по своим делам как можно скорее, даже вопреки желанию блюстителей порядка выказать ему признательность и представить к положенному в подобных случаях вознаграждению.
Процессия в сопровождении еще трех жандармов повернула направо за корпус управления сыскной полиции, откуда открывался вид на парк Городского Управления.
Это был совершенно особенный парк. Многими трудами друида садовника он выглядел продуманно запущенным и при этом сохранял призрачную дымчатую прозрачность, так что сквозь дымку листвы причудливо изогнутых деревьев с веерообразными листьями просматривался величественный дворцовый комплекс Управы. Подъездная дорога к Главному Дворцу была тщательно вымощена плоскими неправильными плитами дикого камня, меж которыми пробивались острые пики травы.
Круг для разворота экипажей возле подъезда обрамляли семь массивных колонн, вид которых говорил о древности и отсылал всякого пришедшего к временам седой мудрой старины, когда суетность современного мира была еще не известна человеческим существам, жившим насущными нуждами.
Ограда парка состояла из тяжелых литых решеток, вмурованных в нарочито грубые столбы с навершиями из каменных звериных голов. Орнаментные ленты решеток, проходящие по верхней их кромке, изображали значимые эпизоды истории города Нэнт от пришествия в эти края полчища Урзуса Лангеншейдта[19] до великих морских путешествий, которые начинались из порта Нэвэр и расширили горизонты Мира до сегодняшних пределов.
Только один уголок парка Городской управы – Куща на холме – был скрыт плотной растительностью, ибо там было обиталище друида. Судя по слухам, там даже обитала маленькая колония лесного народца. Но вернее всего, это были пустые слухи, порожденные исключительно сентиментальным отношением горожан к парку. Лесной народец не станет жить в центре города да еще за забором. Но кто знает?
Рейвен вертел головой, осматривая незнакомые улицы, в то время как остальные свидетели оживленно обсуждали всё произошедшее на гонках паромоторов. События обрастали подробностями и деталями, вспоминались новые обстоятельства и завораживающие своей яркостью картины. Ценность свидетелей, таким образом, стремительно падала.
Миновали каретный сарай городского управления, Биржу извозчиков, стоявшую близко к углу фасада жандармерии, и направились к парадному входу… Рейвен оценил критически узость улицы между Жандармерией и Биржей. В самом узком месте едва ли могла проехать пролетка, а уж извозчичья бричка непременно ободрала бы лак с крыла над задним колесом, служившего подлокотником пассажиру.
И если он сделал именно такого рода наблюдение, то был исключительно прав. Извозчики редко пользовались этим проездом. Вернее, практически никогда. Они предпочитали для выезда с площади Пауэр-стрит или Галахад-плейс – улицы не только широкие и вымощенные недавно наново пиленым камнем, но и ведущие соответственно к Эмейзинг-Оурин-Циркус, Эмейзинг-Орин-стрит и Набережной Лур-ривер – главным транспортным артериям Нэнта.
Причиной узости безымянного проезда на углу жандармерии было упрямство архитектора, которому было поручено сооружение колоннады, долженствующей придать унылому зданию Биржи извозчиков вид, подобающий столь цельному и строгому ансамблю, который составляла группа зданий, обрамляющих Полис-Департмент-плейс. Архитектор спроектировал плоский фронтон с приподнятыми углами и скульптурной группой, изображающей четырех вздыбленных коней, тянущих четыре брички. Символ довольно прозрачный. Фронтон должен был поддерживаться семью колоннами, изображающими увитые хмелем стволы деревьев.
И тут оказалось, что композиция не умещается на фасаде Биржи. Одна колонна была лишней, и ее можно было без ущерба для художественного целого удалить. Но зодчий – приверженец симметрии – решительно не хотел ни сокращать количество колонн, ни уменьшать композицию пропорционально. К тому времени, как спор зашел в тупик, выяснилось, что колонны уже заказаны и сделаны. Решение нашлось. Поскольку никому не могло в голову прийти пристраивать к Бирже угол со стороны Пауэр-стрит, то пристройка была сделана со стороны безымянного проезда между Биржей и Жандармерией. Помещения в пристройке извозчики быстро освоили, организовав на втором и третьем этажах дополнительные номера для отдыха, а на первом этаже устроив в складчину, на цеховые деньги маленький кабачок «Четыре копыта».
Это название послужило поводом для споров. Одни говорили, что над фронтоном четыре лошади, а значит, и копыт шестнадцать, а это счастливое число. Другие настаивали, что в воздухе над входом в Биржу возвышаются восемь копыт. И это было по-своему верно. Однако всякий извозчик знает, что именно четыре копыта и есть неотъемлемое, необходимое и достаточное условие удачной поездки, и именно это имелось в виду при выборе названия.
С тех пор узенькую щель между Жандармерией и Биржей горожане прозвали Четырехкопытным проездом. И Городская Управа всерьез рассматривала вопрос об официальном присвоении этого названия самой короткой улочке в городе. А кабачок «Четыре копыта» стал неизменным поставщиком пьянчужек для госпиталя Жандармерии, конкурируя в этом с заведениями порта Нэвэр.
Рейвен уставился на грандиозную овальную башню, венчавшую Соединенный Комплекс Биржи 12 Синдикатов. Что-то для себя прикинул, видимо полагая ее за ориентир, осмотрел площадь и прищурился, узнавая. Кивнул едва заметно, явно оставшись чем-то удовлетворен.
Когда вся живописная группа доставленных для дачи показаний очутилась в холле Жандармерии, Рейвен занял со всеми места у стойки для регистрации и поначалу проявил к происходящему живейший интерес, не выказывая признаков беспокойства. Более того, значительно позже один из жандармов вспомнил, что этого человека заинтересовали бланки, лежавшие на стойке. Он даже вытащил из-под куртки какой-то серый продолговатый предмет и, положив его поверх бланка, провел им сверху вниз. Будто бы хотел измерить ширину бумаги или проверить ее прямоугольность.
