Сказать, что все были подавлены — значит не сказать ничего. Ни в последующий час полета, ни в те полчаса, за которые они перетащили использованные газовые баллоны на 'Тихоновский' аэростат, а заправленные обратно, никто не проронил ни слова.
Когда уже стемнело, первой нарушила 'обет молчания' Ольга. Подсвечивая фонариком шкалу высотомера, она вдруг запела какую-то жалостливую русскую песню, которую Егор никогда раньше не слышал.
— Они когда-нибудь ответят за это, — он сжал кулаки, — я так хочу увидеть это.
— Скорее всего, уже ответили, — Волохов закурил, — иначе бы мы с тобой сейчас не разгуливали так спокойно. Штоб ты знал — после обезоруживающего удара, должна была начаться наземная операция.
— А теперь этого не будет? — Егор взял Ольгу за руку.
— Думаю полномасштабной операции не будет, — майор оглянулся, как будто на высоте больше километра от земли кто-то мог их подслушать, — но повоевать нам с тобой скорее всего придется.
— Думаете каие-то войска у них остались? — спросила девушка.
— Войска-то остались в любом случае, как и у нас. Но что-то говорит мне о том, что осталось нечто более серьезное, чем просто пара дивизий морпехов и несколько десятков 'Абрамсов'.
Темнота за бортом поглощала пространство и, благодаря уютному свету фонарика, казалось, что они сидят на открытой террасе дачного домика, пьют чай (а действительно было бы неплохо) и даже покачивание гондолы не нарушало создавшейся иллюзии. Обманчивое ощущение покоя расслабило людей. Егор зевнул.
— Ну все, спать. Через три часа разбужу, — Волохов, не спускавший во время разговора глаз с ведущего аэростата, заметил, как кто-то из его экипажа начал вращать фонариком против часовой стрелки. Ага, значит вниз. Он потянул за фал, открывая купольный клапан и утлое воздушное суденышко, повинуясь приказу своего кормчего, бесшумно заскользило вниз.
* * *
3.02.2027 г. Башкирия. Белорецкий район. п. Ермолаево.
— Вот, новый поворот, ва-па-ба и мотор ревет, ва-па-ба, что он нам несет, ва-па-ба, пропасть или взлет, ва-па-ба, омут или брод, ва-па-ба, и не разберешь, ва-па-ба, пока не повернешь, ва-па-ба… За-па-ва-рот, ва-па-ба…
Колеса разогнавшейся дрезины отбивали свое обычное тук-тук, тук-тук, тук-тук. Ветер, не казавшийся поначалу холодным, относил вопли не на шутку разошедшихся вояк, в сторону, поэтому до сидящих впереди доносились лишь отдельные фразы и Скворцов не сразу отреагировал на восторженные крики, свист и улюлюканье.
— У-у, уже набрались где-то с утра пораньше, — Семеныч, продолжая ворчать, повернулся к дебоширам и посмотрев по направлению их вытянутых рук начал привставать и чуть не навернулся с дрезины.
В небе, под самыми облаками в одном с ними направлении летели два воздушных шара. Голубой и зеленый. Это было настолько необычно, настолько не вписывалось в окружавшую их действительность, так их поразило, что на дорогу уже не смотрел никто. Мамаев и Степанов, продолжая кричать и свистеть, принялись прыгать и размахивать руками. Скворцов, схватившись за бинокль, пытался хоть что-нибудь разглядеть. Бесполезно. Шары летели слишком далеко от них. Первым пришел в себя Семеныч, простоявший минуты две с открытым ртом.
— Хорош галдеть. Не услышат они вас. А если и услышат — по вам что, давно из автомата не стреляли, дурни?
— Скорее из снайперки жахнут, — сказал Степанов, усевшийся на заднее сидение.
— Ну, Семеныч, умеешь ты кайф обломать, — Мамаев тоже сел.
Какое-то время они так и ехали, косясь на воздушные шары, пока тех не заслонили верхушки деревьев.
— Интересно, что это за чудики летят, — Ильшату явно хотелось поговорить об только что увиденной аномалии.
— А ты догони и спроси, — дед все еще злился на молодых.
— Догонишь тут, — у Мамаева постепенно начинало портиться настроение, — то, по чему мы три дня кандыбали, они за пару часов пролетят. Эх, нам бы так.
— Придумал же кто-то, — подключился к разговору Николай.
— А ты им особо не завидуй. Мы вот едем себе потихоньку. Тоже опасно, но, — Семеныч достал папиросу, — если что и спрятаться можем, а у них одна дорога — камнем вниз.
— Да ладно…
— Вот тебе и ладно. Заметит их кто-нибудь с пулеметом и все.
— Ага, или из ЗУшки по ним. Красота, — Мамаев оживился.
— Добрый ты, — Степанов покачал головой.
— А че они километра на три не поднимутся. Хрен тогда по ним попадешь, — спросил Ильшат.
— Ветер ловят, — подал голос, молчавший до этого Скворцов, — может там, выше поток ветра в обратную сторону. К тому же еще, выше трех километров очень низкая температура воздуха и разреженная атмосфера, тяжело дышать. То есть без кислородных аппаратов практически не возможно.
— А-а-а, — протянул Мамаев, — тогда ну его нафиг. Тише едешь — дальше будешь.
Будто услышав их нытье, дорога больше не подбрасывала им покинутые поезда и разбитые рельсы, поэтому за двенадцать часов дрезина преодолела приличное расстояние и усталые, но довольные путники решили поискать себе место для ночевки.
— Вон видишь желтую двухэтажку. Вон за водонапорной башней, к которой тупиковая ветка ведет. Самое подходящее место, на холмике, и дрезину рядом поставим, — Семеныч поскреб затылок, — да и до темноты все равно лучше ничего не найдем.
— А что это за здание?
— Бывший клуб железнодорожников. Я-то здесь никогда не был, а вот брательник мой, он тут рядом в Бакеево жил, часто сюда барышень в кино водил.
Суп из тушенки и горячий чай сделали свое дело. Мамаев, проклиная свою нелегкую судьбу и поминая родственников последнего президента США по пятое колено высоконелитературными словами и такими их ядреными сочетаниями, что они были достойны отдельной странички в словаре Даля, поплелся наверх дежурить. Яростно зевая, он устроился на проржавевшем скате крыши и, закурив термоядерную дедовскую папиросу, то и дело клевал носом, отчего укрываемый ладонью кончик самокрутки то и дело обжигал его ладонь. Он бы так и заснул, если бы не бодрящие звуки ночного болота, доносящиеся из-за деревьев, чернеющих метрах в ста пятидесяти восточнее водокачки. Там постоянно что-то хлюпало, чавкало и урчало, испытывая крепкие нервы спецназовца на прочность. Поэтому через три часа наслушавшийся этой ночной симфонии Ильшат спустился вниз и предоставив наслаждаться звуками ночного леса сменившему его Семенычу, укрылся с головой под одеялом, взятым в одном из пустующих поездов.
Третьим дежурил Степанов. Хлебнув вновь разогретого супчика, он залез на крышу и осмотревшись, принялся возиться с взятыми с собой рыбацкими принадлежностями. Делал он это вовсе не из-за того, чтобы не заснуть. Шести часов сна ему вполне хватило. Просто метров за четыреста до станции они проехали по мосту через симпатичную речушку и десяток другой щурят не помешал бы четырем здоровым мужикам опухшим от каш, сухарей и тушенки.
