Он нырнул в бездну своей собственной расшатанной психики и стал искать нарушителя, человека, стараясь не пропустить окрашенные тени мыслей. Это оказалось нелегко: каждая жизнь, им разрушенная, а затем имитируемая, все еще сохранялась в глубинах его сознания смутным отзвуком. Но от каждой он избавлялся при помощи ритуала очищения, поэтому остатки ему ничуть не мешали, они были похожи на тени, оставленные на стене после взрыва ядерной бомбы. Однако частица Йозефа Сабрата до сих пор сохранилась. Эта сущность упрямо препятствовала уничтожению и не позволяла Копью изгнать ее из себя.
А вот и сияние во мраке. Дух Копья рванулся к нему, обнажив клыки, готовясь разорвать в клочья. Убийца обнаружил, что его противник окутан воспоминаниями — о моменте непереносимой обжигающей боли. Он рассмеялся, когда понял, что Сабрат переживает миг, когда Копье пронзил ему сердце костяным клинком. На этот раз убийца взглянул на этот эпизод с точки зрения своей жертвы.
Боль оказалась ослепляющей — и знакомой. Некоторое время Копье сомневался, но быстро узнал это ощущение — именно это ощущение. Память Сабрата вызвала всплеск его собственных воспоминаний — воспоминаний из его прошлого.
Копье с запозданием понял, что частица человека ускользнула от его хватки, догадавшись скрыться в сходстве воспоминаний; и он слишком поздно понял, что погружается в собственное прошлое, которое превратило его в чудовище.
Обратно в клетку. Боль и клетка…
Голоса снаружи. Воины, закрытые броней с ног до головы, идут и разговаривают. Ангелы войны, повелители орудий, черные души и монстры.
Голоса.
— Это оно?
Из тона и манеры ясно, что это командир и господин. Но тоже подчиняется.
— Да, мой лорд, — отвечает раненый. — Это пария, если верить записям, оставленным Сестрами Безмолвия. Но я таких еще не видел. И они тоже не поняли, что это такое. Скорее всего, оно было обречено на уничтожение.
Господин, который будет его господином, подходит ближе. Он видит лицо, исполненное удивления и ненависти.
— Я чувствую, как от него несет колдовством. Почему это создание не погибло вместе с кораблем и остальным грузом?
— Имперские Черные Корабли очень прочны. Некоторым из них удалось пережить наш обстрел.
Пауза, во время которой он делает несколько коротких вдохов, стараясь не пропустить дальнейший разговор.
— Расскажи, что он сделал.
Вздох, тревожный и опасливый.
— Напал на меня. Оторвал палец. Откусил зубами.
Издевательский смех.
— И ты позволил ему остаться в живых?
— Я бы уничтожил его, мой лорд, но потом… Потом он убил кодиция. Брата Садрана.
Смех прекратился. И проявился гнев.
— Каким образом?
— Садран лишился уха. Оно было откушено и проглочено целиком. А потом колдун стоял и ждал смерти. Садран… — Раненый с трудом подыскивает слова для объяснений. — Садран обратил на него свой гнев, и это существо отразило удар.
— Отразило…
В голосе господина появился новый оттенок. Заинтересованность.
— Огонь, мой лорд. Садрана поглотил его собственный огонь.
Тени переместились в сумраке за пределами клетки.
— Я никогда не видел, чтобы пария был способен на нечто подобное…
Господин подходит ближе, и он впервые имеет возможность взглянуть на него по-настоящему.
— А ты какой-то особенный, верно?
— Это может быть врожденная случайность, — говорит раненый. — Или, возможно, побочный эффект экспериментов Адептус Телепатика.
Улыбка в сумраке становится отчетливее.
— А возможно, это новый шанс.
Он прижимается к прутьям клетки и решается прикоснуться к эфирным граням командира и господина.
— Нам следует его убить, — раздается второй голос.
— Я сам буду решать это.
Он прикасается к мыслям и впервые в жизни обнаруживает сущность еще более мрачную, чем его собственная. Рожденная адом душа, погруженная во тьму, принадлежащая царству, которого он не в состоянии понять.
— Эреб, мой лорд… — пытается возразить раненый, но взгляд повелителя заставляет его умолкнуть.
— Слушай мой приказ, брат-капитан, — говорит тот, у кого черное сердце. — Устрани все следы нашего пребывания здесь и позаботься, чтобы это судно затерялось в варпе. Я возьму то, за чем мы пришли, а заодно заберу нашего нового друга. — Тот, кого называют Эребом, опять улыбается. — Я думаю, он может принести нам пользу.
Второй воин уходит, а господин наклоняется ближе.
— У тебя есть имя? — спрашивает он.
Он уже так давно не разговаривает, что с трудом формирует звуки, но наконец произносит единственное слово:
— Копье.
Эреб кивает:
— Вот тебе первый урок, Копье. Я твой повелитель. — Затем он производит неуловимое движение, и в его руке появляется кинжал, который тотчас вонзается в грудь Копья, и возникает боль, ослепляющая, обжигающая боль.
— Я твой господин, — повторяет Эреб. — И с этого момента ты будешь убивать только по моему приказу.
Копье отшатывается назад. И кивает, связывая себя присягой. Боль наполняет его, наполняет клетку.
Боль и клетка…
Мысли разлетелись, словно разбитое стекло, и Копье попытался рывком подняться, но его ноги ударили в стул и отбросили его в сторону. Он встал с пола и мимоходом заглянул в зеркало. Облик Гиссоса расплылся, словно необожженная глина. Копье поморщился, пытаясь сосредоточиться, но конфликт между воспоминаниями и физическим обликом оказался слишком сильным. Он тяжело дышал, а кожа на руках мгновенно стала багрово-красной.
— Оперативник? — Кто-то настойчиво стучал в дверь его каюты. — Я слышал крик. С тобой что-то случилось?
— Я в порядке! — закричал он в ответ. — Это… я просто упал с кровати. Ничего не случилось.
— Ты уверен?
Теперь он узнал голос. Это был один из дежурных офицеров на палубе.
— Уходи! — бросил он.
— Слушаюсь, сэр, — после короткой паузы ответил офицер, и через секунду послышались удаляющиеся шаги.
Копье подошел к зеркалу и посмотрел, как восстанавливается лицо Гиссоса.
— Ты не сможешь меня остановить, — сказал он своему отражению. — Никто из вас не сможет. Никто.
В благодарность за оказываемую помощь повстанцы выделили членам карательного отряда отдельные помещения в одной из пещер в стороне от главного туннеля. Эти комнатки были размером едва ли больше, чем камеры в тюрьме, однако, были сухими и давали возможность уединиться, тогда как большинство борцов за свободу довольствовались общими спальнями.
