То, что кучер испытывал сейчас, было чем-то похожим: страх постепенно уступал место празднику. И хотя никаких объяснимых причин этому не было, Хробак все чаще ловил себя на том, что широко улыбается, как говорится, от уха до уха.
А вот его спутник мрачнел все больше. Он уже даже не подгонял кучера, а молча сидел, завернувшись в свою необъятную шубу и лицо его было бледно-серым, как пепел из печи крематория.
Наконец, впереди мелькнули два соединенных аркой модерновых фонаря, обозначающих границу города. Минута – и сани пролетели под ними в снежном вихре, выезжая на расчищенную дорогу к Въездной Улице. Чугунные горгульи, поддерживающие кованые решетки газовых светильников мудро улыбнулись и подмигнули кучеру – мы-то, мол, знаем, брат, как оно на самом деле. Хробак улыбнулся и подмигнул в ответ.
- Город, ваше сиятельство!
- Гони в Инквизиторий! Пулей!
…Двухэтажное здание Инквизитория ничуть не напоминало мрачный каземат. Высокие стрельчатые окна, веселая оранжевая черепица на покатой крыше, кое-где выглядывающая из-под снега, мирно дымящие печные трубы. Даже в этот поздний час все окна были ярко освещены, а по подъездной дорожке расхаживал важный дворник с лопатой.
- Приехали, господин хороший!
Бородач, даже не взглянув на Хробака, вывалился из саней огромной меховой бомбой и бегом бросился к двустворчатой стеклянной двери, на ходу вытаскивая из-под полы какой-то тряпичный сверток. Трясущимися руками он размотал полосы ткани и извлек на свет… зеленую веточку.
«Оливковая ветвь», – понял кучер.
Держа веточку перед собой как боевой штандарт, бородач с разбегу влетел в двери Инквизитория, на бегу выкрикивая:
- Прошу защиты и милости! Прошу защиты и милости!
Двери, возмущенные таким обращением, раздраженно заскрипели и зло хлопнули, сбросив с крыши большой пласт снега. Дворник задумчиво посмотрел вслед странному посетителю, высокомерно сплюнул в сугроб и вернулся к своему ночному бдению.
Кучер почесал затылок, пожал плечами и подумал, что более странных пассажиров у него еще не было. Однако же, в кармане звенели деньги – и какие! Десять золотых империалов – это вам, господа, не хвост собачий!
Он взялся за вожжи и уже собрался разворачивать сани, как вдруг увидел, что у фонаря на подъездной дорожке стоит девушка.
Хробак присмотрелся внимательней… и открыл от изумления рот.
Дело было даже не в сияющей, какой-то запредельной красоте, которой светилось лицо девушки, не в том странном факте, что ее волосы – иссиня-черные, густые и блестящие – не развевались на ледяном ветру, и даже не в ее точеной фигурке, совершенству форм которой черно позавидовали бы даже лютецианские наяды. Поражало другое: из одежды на ней было только легкое белое платьице на бретельках, едва прикрывающее грудь. Под платьицем, совершенно очевидно, не было ничего – то есть, совсем ничего – и это в двадцатиградусный мороз!
К тому же, она была босая.
Девушка заметила Хробака, улыбнулась ему – тепло и открыто, точно старому знакомому – и медленно проследовала в сторону Инквизитория. Кучер увидел, что сзади у ее платья имеется странное украшение – веер белых пушистых лент, притороченных к юбке.
Когда она вошла в стеклянные двери и те закрылись за ней, кучер вдруг понял, что это не ленты.
…Следователю ДДД Фигаро снился очень хороший сон.
Это было странно – хорошие сны не снились Фигаро уже много лет. Но этот сон был особенным: дело было даже не столько в его сюжете, сколько в тончайшей золотой ауре, пронизывающей каждый его миг. Чувство было знакомо следователю и он, с легким удивлением, понял, что это – счастье.
Он шел по морскому берегу, бездумно глядя на горизонт, где легкие белые облачка жались к темно-синей воде, притворяясь пеной на ленивых низких волнах. Ярко светило солнце – большое и горячее. На следователе были короткие белые шорты и бежевая рубашка-безрукавка; лижущие босые ноги волны приносили свежее бодрящее тепло.
Он никогда не видел такого моря – светлого, теплого и дружелюбного, хотя вырос в маленьком городке на морском берегу. Но то было другое море: холодное и суровое. Оно редко бывало синим, чаще кобальтово-серым или почти черным, особенно зимой, когда с севера прилетали ветра и секущие снега; это же больше напоминало картинку с плаката бюро путешествий «Тропический Рай».
Фигаро остановился, приложил ладонь козырьком ко лбу и присмотрелся. Так и есть – к берегу приближалась яхта. Белая, легкая, воздушная фата-моргана, она с каждой минутой подходила все ближе и ближе, и следователь, наконец, увидел, что ее парус – цвета закатного солнца.
Откуда-то он знал: когда яхта пристанет к берегу, случится что-то очень хорошее. Настолько хорошее, что с этого момента вся его жизнь раз и навсегда изменится к лучшему, как будто кораблик из сна мог взять его с собой туда, где боль и грусть – просто досужая выдумка, а зима и холод – детская страшилка. Фигаро до рези в глазах всматривался в тонкий силуэт яхты, пытаясь понять, кто ей управляет. На мгновение ему показалось, что он увидел на палубе тень – до боли знакомую тень. Он подался вперед, сделав несколько шагов навстречу прибою и…
- Фигаро!
Сейчас… Еще совсем немного, и…
- Фигаро! Открывайте!
Он открыл глаза.
Моря не было. Не было и солнца. Единственным источником света поблизости был маленький масляный ночник в водяном противопожарном кожухе, мерцавший на столе. Сам следователь лежал в кровати, скинув с себя одеяло: сегодня ночью сыновья Марты Бринн опять не пожалели угля на растопку.
Стук в дверь. Резкий, сухой. Так стучат жандармы и судейские.
- Фигаро! Открывайте немедленно!
- О, дьявол… – следователь провел рукой по лицу и витиевато выругался. – Минутку! Уже иду!
Он сунул ноги в поношенные шлепанцы и, почесывая поясницу, проковылял к двери, выдернув «собачку» замка из паза. Потянул за дверную ручку.
На пороге стояли двое. На вид им было лет по двадцать пять, может, чуть больше. Гладко выбриты, на головах – черные вязаные шапочки. Одеты в длинные, до пят робы – нечто среднее между фраком и сутаной.
Инквизиторы.
- Господа, чем могу быть полезен в столь поздний час? – Фигаро постарался вложить во фразу максимум желчной иронии, и это ему удалось: когда вас будят в третьем часу ночи, изображать мизантропа предельно просто.
Инквизиторы переглянулись. Тот, что справа – молодчик с бульдожьей челюстью и детскими голубыми глазами, прокашлялся и произнес:
- Господин Фигаро! Мы сотрудники инквизиции в Нижнем Тудыме при Центральном Управлении…
