— Господин мастер, — боязливо окликнули меня из-за спины. — Хозяйка спрашивает, не угодно ли вам принарядиться?
Я оглянулся и увидел слугу в новенькой, с иголочки ливрее и до блеска начищенных туфлях с белыми бантиками на носках, перевел взгляд на висевшие на мне лохмотья, остатки некогда удобного костюма десантника, и проворчал:
— Хорошо, хорошо, переоденусь. Но передай своей хозяйке, что если она меня и дальше будет допекать, я рассержусь!
Слуга все понял, мгновенно исчез в доме, но ему на смену явились сразу четверо лакеев. Нет, ну это уже идиотизм! Я и сам мог войти в дом и переодеться там, где это полагается делать. Зачем же тащить ширму и закрывать меня от посторонних взглядов? Неужели они решили, что мне невозможно оторваться от големов? Впрочем, хорошо. Сейчас переоденусь и пойду на площадь искать мудрых магов.
Один из лакеев, по-видимому, старший, помог мне скинуть прилипшие к телу лохмотья и облачиться в шелковую рубашку и плотные коричневые штаны. Я бы не отказался помыться, но, похоже, здесь это не принято. Учитель истории рассказывал мне, что в Средневековье мылись только по праздникам, да и то с оговорками. Признаться, до сего момента я думал, что он преувеличивает.
— Лохмотья немедленно сожгите, — велел я. — Приду, проверю!
Старший лакей низко поклонился и подал своей команде знак ретироваться.
Когда ширму убрали и я вознамерился отправиться в сторону замковых ворот, вниз, в город, то наткнулся взглядом на Альфонсия с учеником. Они делали вид, что просто затесались в кучку бездельничающих солдат, которые в свою очередь делали вид, что увлеченно играют в кости. Остальные зрители притворялись, что подбадривают их криками и комментариями, но я отчетливо понял, что вся мизансцена создана лишь для одного зрителя — меня.
Все собравшиеся здесь следили за мной исподтишка. О том, что я устроил тут бучу, убил их товарищей и их капитана, они, похоже, забыли. Следили и ждали… Ждали чего-нибудь этакого, захватывающего — не зря же «мастер» столько времени торчит у своих големов?
Мне стало совестно разочаровывать их и вот так вот просто уйти на прогулку. Я поманил пальцем одного паренька — ученика Альфонсия. Еще издали я заприметил в его руках то ли дудку, то ли свирель и решил усилить с помощью нее театральный эффект.
Поняв, что от него требуется, юноша молча протянул мне инструмент и отошел на безопасное расстояние. Игра в кости прекратилась, и даже стражники на стене перестали прохаживаться и вытянули шеи, пытаясь лучше рассмотреть готовящееся представление.
А я мысленно пожал плечами. Нет, я не гнушаюсь развлекать простой люд, тем более что это должно принести пользу и мне: может быть, пойму наконец, на что годится субстанция, которую я вдыхаю в металл, как ей управлять и насколько хорошо она может освоиться в своей железной «плоти».
Приложив дудку к губам, я сделал пробный выдох, а потом почти сразу заиграл. Причем заиграл как бог! А почему, собственно, «как»? Для некоторых местных я и есть бог. Хы!..
Я вырисовывал в воздухе звуки из балета «Лебединое озеро», и хотя одинокая дудка не шла ни в какое сравнение с целым ансамблем, который, по замыслу творца, должен был исполнять эту мелодию, но гений Чайковского вкупе с моим абсолютным слухом оказали магическое действие не только на людей… Мои големы заплясали, как настоящие балерины! Ну ладно, вру — не как балерины, а как големы, мечтающие таковыми стать.
Мотив, под который танцуют маленькие лебеди, незамысловат, но от этого особенно западает в душу.
Мои големы, предварительно воткнув перед собой в землю мечи-рельсы, пытаясь держать друг друга за руки, синхронно под музыку поднимали и сгибали в коленях ноги, выплясывая так, что сотрясался сам замковый утес. Грохот, издаваемый железными истуканами, стоял относительно слабый — он не забивал музыку, а наоборот, придавал ей такт и некий шарм. Но когда с «маленьких лебедей» они перешли на русскую народную, а за ней и на «лезгинку», я, стоя от этого действа в десяти метрах, ощутимо затрясся. И подозреваю, что если бы стальные гиганты выкрикнули разом «Асса!», то весь замок рухнул бы к чертям. Но поскольку кричать им было нечем, они закончили танец эффектным падением на колени вкупе со взмахом рук.
Я одобрительно улыбнулся замершим в нелепой позе красавцам и повернулся, чтобы оценить произведенное на зрителей впечатление. М-да!
Люди стояли и сидели, как подвергшиеся криогенной обработке, совсем как оставшиеся в «пробирках» на Эльве. Вот только у тех замороженных во льду глаза были менее выпучены, да и челюсти вовсе не свисали на грудь. Некоторые из обитателей замка, кстати, умудрились вновь запрятаться в щели и теперь выглядывали оттуда хоть и боязливо, но, по крайней мере, адекватно — вероятно, они не углядели красоты танца, и та не смогла их загипнотизировать, но на спятившего мага они предпочитали любоваться издалека.
— В общем, пойду, прогуляюсь перед сном, — громко сказал я, направляясь к открытым воротам. — Големов оставляю под вашим присмотром.
Не дождавшись членораздельного ответа от начавших приходить в себя людей, я вышел из замка, ощущая на спине благоговейные взгляды, и отправился по спиральной дороге вниз. Но, не пройдя и половины пути, услышал сзади дробный перестук копыт и развернулся. Черт! Проклятая мегера никак не угомонится!
Лейа догнала меня и натянула поводья черного, как ночь, коня. Оглядев меня с высоты седла, надменно и спесиво окликнула:
— Вы уже покидаете нас, мастер?
Я пожал плечами.
— Нет, просто иду на прогулку.
— Тогда я отправляюсь с вами, — бросила она, слезая с коня и хлопая его по крупу.
Конь-демон, даже не фыркнув от обиды, развернулся и поскакал обратно в замок. Все это рыжая проделала настолько быстро, что я не нашелся, что ответить.
Впрочем, ее общество не сильно вредило моим раздумьям. Вероятно, баронесса интуитивно чувствовала, что ко мне лучше не лезть, а может, просто ждала, когда я первый с ней заговорю, и молча шла рядом со мной.
За все то время, пока мы спускались по дороге, перемол вились лишь один раз, когда я, увидев вдали за городом золотые поля, забылся и спросил, что это такое.
Ведьма сделала чарующий, по ее мнению, жест и повела хрупкими плечами — видимо, это должно было означать равнодушие и недоумение.
— Поля пшеницы. С них идет основной доход баронства. Тут очень плодородные земли… как это… чернозем, вот!
Больше мы не разговаривали до самого города. Я размышлял о своей дальнейшей судьбе и все больше мрачнел. Лишившись браслета, шаттла и всей технической оснастки, я потерял шансы на обнаружение союзников вне этого мира. Орден меня не найдет, а значит, вернуться в более-менее привычные места обитания, в удобства трехтысячного года мне не суждено.
