– Понял.
Мускулистые руки вмиг разорвали лёгкий китель на груди Верблюда. Правая ладонь устало отвалилась в сторону. На пол тут же пролилась кровь.
– Сейчас я тебя перевяжу, – охранник распахнул медицинский чемоданчик. – Серый, напарник мой, за Гановым побежал. Ты, это, не вздумай сдохнуть.
– Постараюсь, – чуть слышно прошептал Верблюд.
– Сейчас мы вот так.
Медицинская салфетка накрыла дырку в животе. Рука охранника тут же надавила на неё. Новый приступ боли взорвался в голове огненным шаром. Верблюд тут же вырубился.
Пробуждение прошло более гладко. Не то, чтобы легко, но всё мягче, чем сон. Или это был не сон? Верблюд распахнул глаза. Перед взором тут же возник белый туман, а в ушах раздался звон. В голове всё ещё крутятся странные образы. Или это были сны? На языке химический привкус, будто одним махом выдул пузырёк лака для ногтей.
Дыхание глубокое и ровное. Постепенно туман перед глазами начал рассеиваться. В самую первую очередь из белого марева прорисовался потолок. Два квадратных светильника тут же принялись слепить глаза, Верблюд склонил голову набок.
Белая простыня всё равно слепит. Но это ладно. Где это он? Впрочем, понятно – в больничной палате на хорошо знакомой кровати с металлическим ограждением. Где-то поблизости должен быть такой маленький пульт управления, чтобы можно было приподнимать или опускать переднюю или заднюю части.
Рядом с кроватью на металлической подставке какой-то медицинский прибор мигает зелёными лампочками. Пучок разноцветных проводов от запястий и головы связывает Верблюда с ним. Да, он точно в реальности.
Вместе со зрением вернулась память. Это не больничная палата, а его личная комната на секретной базе «Синей канарейки». Верблюд шмыгнул носом. Прежде, чем Николай Павлович, куратор, лично отвёз его в «малахитовую комнату», ему довелось прожить здесь чуть больше четырёх месяцев. Дитарский язык с «крысиным диалектом», изучение мира Ксинэи и всё прочее. Вот такое получилось далеко не самое приятное напоминание о его физическом состоянии.
Радоваться бы надо. Как-никак, а ему удалось выбраться в реальность и остаться в живых. Здесь не нужно бороться за существование. Здесь тепло и чисто. Здесь его будут регулярно кормить и менять простыни. Если коротко, его будут обхаживать как инвалида. А всё потому, что он опять превратился в инвалида.
Верблюд поднатужился. От усердия запылали щёки. Ещё разок! Бесполезно. Тяжёлый вздох разочарования. Тело едва ли не в прямом смысле растёкся по мягкому матрасу. Что левая нога, что правая, что обе вместе даже не дёрнулись. Не удалось шевельнуть хотя бы одним пальчиком.
Главная ставка не сработала. Уж лучше бы он остался в «Другой реальности». Верблюд склонил голову набок. На кой хрен он полез на разгромленную базу «Чёрной воли» и сыграл с бандой Забоя в войнушку? «Сталь» – не единственный нормальный клан на Ксинэе. Нужно было найти крепкий и просторный катер, загрузить его припасами и двинуться выше по течению Нинхаи. А там, глядишь, повезло бы найти другие поселения людей, другой клан и прожить хотя бы десяток лет полноценным человеком. А так…
Обида, лютая обида на самого себя, на собственную глупость, тягучей и очень горькой слюной скатилась по пищеводу. Верблюд зажмурился. От напряжения заболели глаза. Поздно. Поздно пить боржоми, когда цирроз съел печень.
– Доброе утро, Геннадий Григорьевич.
Верблюд распахнул глаза. Возле кровати стоит незнакомая медсестра. На вид женщина несколько старше тридцати лет. Белый халат сияет чистотой.
– Как вы себя чувствуйте? – голос медсестры полон сочувствия.
– Благодарю. Нормально, – Верблюд с трудом вытолкнул из горла всего два слова.
– Простите? – в голосе медсестры промелькнуло неподдельное удивление.
– Благодарю. Нормально, – уже на русском повторил Верблюд.
Медсестра глянула на приборчик возле кровати, что-то произнесла себе под нос и ушла. Верблюд закрыл глаза, сознание едва отметило её уход.
Это надо же было столько всего пережить, столько всего вынести, но так и не добиться главного. Верблюд печально вздохнул. Он так и не стал здоровым, полноценным человеком. Ведь именно ради этого, ради возможности ходить на своих двоих и любить женщин, он нырнул в тёмную воду с высокого обрыва. Нырнул в неизвестность, в надежде, что там, внизу, достаточно глубоко и нет острых камней.
Депрессия чёрной волной захлестнула Верблюда. Какой теперь смысл в его жизни? Опять вернуться в такие милые, в такие приятные и невыносимые «Липки»? Только не это.
– Доброе утро, Геннадий Григорьевич, – раздался бодрый мужской голос.
Верблюд раскрыл глаза. На пороге палаты стоит Николай Павлович. Чёрный деловой костюм на плечах куратора сияет ещё ярче, чем на его губах улыбка. Николай Павлович доволен, жутко доволен, и не собирается скрывать собственного приподнятого настроения.
– Вижу, вы пришли в себя. Ваше самочувствие вполне удовлетворительное, – Николай Павлович опустился на круглую табуретку возле кровати. – По крайней мере, Танечка, эта наша медсестра, именно так доложила мне.
Николай Павлович пышет оптимизмом, как хорошо натопленная печка жаром.
– Вас, Геннадий Григорьевич, очень вовремя к Ганову, это врач наш, доставили. Охранники, молодцы, как следует вас перевязали. Ещё бы немного, и-и-и, – Николай Павлович рубанул ладонью воздух перед собой. – Но всё обошлось.
Если вам интересно, то в бессознательном состоянии вы пробыли двое суток. Мы уж думали тяжёлое радиационное облучение, но на деле всего лишь проникающее ранение в брюшную полость. Я лично бригаду хирургов привёз. Так что, уважаемый, – Николай Павлович хлопнул ладонями по коленям, – жить будет. Надеюсь, долго и счастливо.
Разговор не клеится. Верблюд тупо уставился в потолок. Уж лучше бы он сдох прямо на операционном столе.
– Та-а-ак, – протянул Николай Павлович, – вижу, вы не в духе. Но ничего, я знаю, что вам поможет.
Тихо зажужжал электрический моторчик. Что он задумал? Верблюд вяло шевельнулся. А, всего лишь приподнять переднюю часть кровати. И зачем?
– Вот так вполне достаточно, – Николай Павлович положил на прикроватную тумбочку пульт управления. – А теперь взмахните перед собой руками, будто мух отгоняете.
Верблюд глянул на куратора. И кто здесь сошёл с ума, спрашивается. Николай Павлович сидит на табуретке с самым серьёзным видом.
– Давайте! Давайте! Взмахните, – ещё раз попросил Николай Павлович, хотя, скорее, приказал.
Хрен с ним, пусть подавится. Верблюд поднял руки и будто взмахнул дирижёрскими палочками. Ещё миг, обе ладони вновь плюхнулись на одеяло.
– Ничего не заметили? – Николай Павлович самодовольно улыбнулся, ну впрямь котяра, которому хозяйка щедрой рукой плеснула в миску свежей сметаны.
Верблюд так ничего и не ответил. Да и что говорить?
– Понятно, – неудача ничуть не смутила Николая Павловича. – Попробуем иначе.
На живот Верблюда плюхнулась пустая стальная кружка.
– Давайте, возьмите её, – приказал Николай Павлович. – Давайте! Давайте!
Глупый цирк без коней. И чего куратор добивается? Правой рукой Верблюд подцепил металлическую кружку.
– Отлично. А теперь перебросьте её в левую руку, а потом обратно.
Верблюд нахмурился. Послать к чёрту? Или запустить эту самую кружку ему в лоб? Ладно, легче сделать, что он хочет, быстрей отстанет. Едва ли не через силу, Верблюд перебросил кружку из правой руки в левую, а потом обратно.
– Ничего не заметили? – Николай Павлович сама учтивость.
– Нет, – буркнул Верблюд.
– Тогда продолжайте, продолжайте, – Николай Павлович веселится вовсю, ещё только не ржёт в полный голос и не тычет пальцем. – Продолжайте, говорю: из правой руки в левую и обратно. Итак ещё и ещё раз.
В цирке появились кони, но веселей не стало. Правая рука легко подбросила кружку, левая легко её поймала. Верблюд тут же перекинул её обратно. А потом опять в левую руку.
– Не останавливайтесь, – Николай Павлович лыбится во все тридцать два зуба.
