в глубине дома. Звуки искажались, растущие в садах деревья скрывали пирующих от чужаков. К тому же пьяная речь и местный диалект мало помогали пониманию слов.
– Ты так прислушиваешься, словно хочешь присоединиться к этим сборищам, – улыбнулся Эгрегий.
– И что бы я там делала? Для этих мужчин я могу исполнять только одну, ну две функции.
– Это какие же? – не понял Эгрегий.
Хенельга покачала головой. Вроде бы ее спутник жил в городе, целый год находился под присмотром прожженного торговца, а таких простых вещей не понимает. Было бы забавней, спроси он: «а почему не три функции?». Для третьей функции у пирующих есть юноши-рабы.
Пройдя по улице в молчании, Эгрегий понял, какое настроение у его подруги.
– Тебе тут не нравится.
– Да.
– Зачем же мы идем в театр? Не проще ли вернуться к судну?
– Где сидят точно такие же…
Как назвать тех мужланов, она не знала. Такого слова она просто не слышала, ни в речи Виала, ни в речах его товарищей по ремеслу. Вообще, в Циралисе никто не обзывал своего оппонента консерватором. Это на север от провинциального муниципия можно услышать подобное слово, а так же вступить в полемику о вреде новшеств и пользе старинных обычаев.
На юге Гирции народ проще, сложности в их быту вынуждают быть гибче, но не прогибаться от внешнего давления.
– Наш товарищ, – решила объяснить Хенельга, – рекомендовал нам знакомиться с потенциальными партнерами, покупателями, конкурентами. Знать их – наш долг.
– Ты Виала знаешь полгода, а уже так впечатлена им.
– Звучит, словно ты ревнуешь.
– Да ничего я не ревную! Он слишком стар, чтобы я переживал об этом.
– В вашем обществе возраст и года – это как деньги на хранении в храме. Чем больше, тем ты успешней.
– Ой, ты его еще и цитируешь!
Эгрегий закатил глаза. Хотя эти театральные эффекты были не уместны. Кроме звезд и луны на небе, не было других источников света. Высокие ограды усадеб не давали свету перелиться из веселых садов на унылую улочку.
Однако, Хенельга поняла и театральность, и всамделишные чувства спутника.
– Прости. Я ведь учила язык не по вашим поэмам, а по речам.
– И ты быстро выучила. Быстрее меня, – признался Эгрегий.
Когда его привезли в Гирцию, он не знал ни слова на этом языке. Да не видел он нужды выучить его. Как любой человек его возраста, в подобной ситуации, он уже начал планировать побег. Хотя не знал ни места, откуда следовало убежать, ни места, куда следовало прибыть.
В общем, его словно бросили в бездну, из которой нет пути домой. И бездна та могла бы оказаться ужасным местом, если бы ребенку не повезло попасть на глаза первому и единственному хозяину.
О великодушии и человеколюбии Дуилла, его бывшего хозяина, говорит хотя бы то, что господин не требовал от отпущенника исполнения клиентских обязательств: каждый девятый день работать на патрона. Не потому что это невозможно – землевладелец вполне мог бы стребовать оплату с Виала.
За все время с момента, как Эгрегий обрел свободу, патрон так ни разу не потребовал подобного. Но письма от патрона приходили Виалу, не оставались без ответа.
Как-то Эгрегий набрался смелости и спросил у Виала, что в этих письмах. Заглядывать в переписку торговца он не осмеливался, не из страха, но из уважения.
Тогда Виал ответил, показав несколько писем:
– Он спрашивает о тебе. Как жизнь, чего добился, радуется успехам.
Письма были написаны на восковых табличках, которые по традиции не хранят. Написанное стирают, а поверх пишут ответ. Ни Дуилл, ни Виал так не поступали. Хранили переписку, покупая новые таблички. На пергамент или свитки для письма у землевладельца не было лишних средств, как впрочем и у торговца.
Эгрегий даже не стал смотреть в таблички, Виал не стал бы его обманывать так глупо.
Об этом он не стал говорить Хенельге – парень понимал, что подобное может прозвучать как упрек. Ведь его девушка никогда не была в рабстве. И сейчас пребывала в статусе «союзника», как выразился Виал. Что это значило, Эгрегий понимал смутно. Ох, не зря его товарищ настаивал на том, что парню следует всю зиму провести у ритора, сведущего в праве.
Бросив эти затеи, Виал решил подтянуть знание законов у Хенельги. С этим возникли сложности. Дело даже не в том, что она женщина, а юристы – мужчины. Дело в том, что за полгода не удастся перестроить мышление варвара, сделать из него гражданина.
Виал бросил попытки. Решил, что жизнь сама научит товарищей уму разуму.
Потому он отправил их в путешествие к театру. Где же еще они познакомятся с сакральной жизнью данаев. К тому же, каменный театр на самом деле поразительное зрелище.
Жилые кварталы оборвались внезапно, словно усадьбы упирались в стену. Но никакой стены здесь не было. Дорога из мощенной так же превратилась в грунтовую, истоптанную тысячами сандалий в непробиваемый, как цемент массив.
– Что это вдруг?! – удивилась Хенельга.
– Похоже, тут проходит граница.
Такое понятие знакомо женщине. У варваров тоже существует поселение, а за его стенами – чужой, опасный мир, населенный духами. Не стоит удивляться, что цивилизованные данаи следуют подобному же представлению. Это философы могут отказывать богам в существовании, а над духами смеяться, но простые граждане понимают, что не стоит дергать за бороду Эгиоха.
Холм на западе был не единственным, а состоял из цепи возвышенностей, на которых разбиты оливники. Лишь западный холм, по которому стекал ручей оставался в первозданной простоте. Ни войны, ни жадность человеческая его не изменили. Если не считать каменного сооружения в расселине между холмами.
На вершине холма располагалась кедровая роща. Даже с расстояния в милю чувствовался запах деревьев, которым рады боги. Ручей – рождался из священного источника, откуда брали воду для различных ритуалов в Истиме.
Потому-то здесь возвели театр. Природа и духи благословили строительство.
Само сооружение отлично видно со стороны города. Оно было небольшим, на тысячу человек, а то и меньше. Скена маленькая,
