А теперь есть, и это довольно удобно. Как и многое другое из техники двадцать первого века.
В коридоре стоял Сашка, одетый в подходящие к погоде и ситуации голубые шорты и белую рубашку с короткими рукавами. Вроде как форменная одежда корабельного комсостава для тропиков. С нашивкой «Валгаллы» на рукаве, только без погон. И верно – что же ему, генерал-лейтенантские погоны ВСЮР цеплять? Чересчур манерно, и все роботы и люди из экипажа парохода должны будут каждый раз, увидев его, «во фрунт» становиться? А заслуженные при советской власти погоны медицинского старлейта – тоже смешно.
Он зашел в кабинет, развалился в кресле, немедленно закурил и жестом показал, чтобы я подал ему из бара-холодильника бутылочку пива. Мне вроде как ближе, могу дотянуться не вставая.
– Творишь? – поинтересовался он, кивая на раскрытую тетрадь. К моим записям еще с юношеских лет Сашка относится благосклонно, всегда оказывается в числе первых читателей и часто дает ценные, хотя и ядовитые советы по совершенствованию стилистики и сюжетосложения. При том, что сам не в состоянии ничего литературного изобразить, кроме поздравительной открытки к Новому году и дню рождения (когда их еще писали и посылали).
– Так, помаленьку. Не забыть, чтобы…
– Как будто ты когда-нибудь что-то забываешь, – польстил мне Сашка. Значит, что-то ему от меня нужно. Как минимум – моральная поддержка, неизвестно пока, в чем именно.
– Еще как, – не согласился я. – Канву, хронологию, реперные точки – помню, конечно. А вот нюансы… Если б не записывал по горячим следам, вспомнилось бы сейчас детально, как шли мы (по календарю – полвека назад) вниз по утренней улице Интернациональной в Ессентуках? С утренней электрички в семь двадцать, кажется. Совсем недавно, перед рассветом, прошел короткий дождь, асфальт был еще мокрый, и прибитой пылью пахло, а за оградой Курортного парка птицы свистели и рулады выводили, как на конкурсе имени Чайковского… И ты, помнится, размышлял вслух, удастся ли тебе ту молодую докторшу, с какой мы накануне познакомились, соблазнить, или нет.
– Да, было, – вздохнул Сашка. – Самый разгар «застоя», как потом стали писать, а хорошо было… Не передать.
– Не разгар, а только преддверие. Излет «оттепели». Как Фунт говорил: «еще до угара НЭПа». Ты что-то интересное придумал? Слушаю, – резко сменил я тему.
– Да чего там интересного! Так, поразмышлял немного. Мне представляется, что пока Фест с Лютенсом и Ойямой разбираться будет, ему наша помощь не потребуется, – сказал Шульгин, пружинисто поднялся из кресла, подошел к окну. В отличие от большинства остальных пассажирских палуб, окруженных прогулочными галереями, эта располагалась на два уровня, на шесть с лишним метров выше «Променад-дека», и в окно никто не мог заглянуть походя. И «несанкционированно проникнуть» извне, конечно. Немаловажное преимущество. Моя врожденная латентная паранойя вообще не переносит никаких нарушений «прайвеси», сиречь личного жизненного пространства. Терпеть не могу сидеть спиной к двери. В читальном зале заниматься не мог, если позади меня кто-нибудь пристраивался, сопел и шелестел страницами. Ночью в степи у костра отвратительно себя чувствую. А уж поселиться на низком первом этаже с окнами на людную улицу – лучше одиночная камера в башне замка Иф. И чтоб тюремщик заглядывал в глазок не чаще чем раз в сутки…
– Думаю, не меньше пары суток им будет чем заняться. Пусть пока с привлечением всех заинтересованных сторон выясняют, сама мисс Мэйден грохнулась или ей помогли. И что остальные «слуги демократии» по этому поводу делать будут. Я Фесту предложил подкинуть аэнбэшникам и прессе прилично выглядящую информацию в пользу хотя бы трех взаимоисключающих версий. И невредно бы еще один «эксиденс» организовать, зеркальный, так сказать. С кем-нибудь из враждебного этой «банде четырех»[127] лагеря… Вполне такой необъяснимо случайный…
– Идея хорошая, но есть у меня коррективы, – ответил я. – А прямо сейчас стоит перебросить Лютенсу для поддержки тройку роботов. Мало ли. Вдруг оппоненты решатся на немедленный «острый вариант»? Тут наши ребята и вмешаются. На первый случай больше едва ли потребуется. Только под кого бы их оформить? – сразу подхватил я Сашкину идею. – И чтоб вопросов не возникло, и максимум оперативной свободы…
Шульгин задумался. Действительно, в каком качестве могут появиться в близком окружении президента США и цэрэушного полковника три посторонних человека, чтобы не вызвали подозрения и могли делать практически все, что могут потребовать обстоятельства?
– Не заморачивайся, – тут же сказал я. – Фест твой сильно умный, мировую политику вершить замахнулся, вот пусть и думает. А мы посмотрим. Можешь подсказать – пусть с Лютенсом свяжется, тот свою кухню лучше нас представляет.
– Что, напрямую спросить? – удивился Сашка. – Так, мол, и так, товарищ агент, у меня тут вам для помощи обнаружилось несколько Терминаторов, в каком виде их получить желаете?
– Придуряешься или тормозить стал, как эстонец? – удивился я. – Честертона давно читал? Пусть патера Брауна изобразит. Скажет Ойяме без нажима, что есть у него данные из личных источников о непосредственной угрозе жизни президента, и одновременно – поблизости находятся несколько «паранормальных специалистов». Покруче Рыси, что его самого «сделала». Вот и нужно, мол, сэр, ваше разрешение, при необходимости в игру их ввести. Поскольку иным способом ни президента, ни его самого гарантированно защитить не удастся. Нынешняя охрана Кэмп-Дэвида – кто знает, на чью сторону перейдет в случае чего. Лютенсу дать понять, не драматизируя – мы тоже не всесильны. А наш «шпиен» пусть сам соображает, как «помощников» для президентской службы безопасности залегендировать…
– А что, нормально. Так, может, в натуре именно под валькирий роботов замаскировать? Только опять тот же вопрос – что им там делать?
– Пусть думает, – повторил я. – Потом ему зачет или незачет поставишь, в рамках внезапной инспекторской проверки.
– Зачет или незачет ему пулей в затылок поставят, если не повезет. А в остальном согласен. Его партия, ему и играть, – кивнул Шульгин. – А нам с тобой развеяться пора…
– Не нагулялся еще? – осведомился я, выбирая на подставке одну из полусотни коллекционных трубок, на два года забытых и заброшенных. Надо теперь постепенно заново их обкуривать. Начну, пожалуй, вот с этого «Петерсена». Я взял длинную прямую трубку с серебряным кольцом из настоящего шиллинга восемнадцатого века, одну из первых моих настоящих трубок, а не изделий московской фабрики «Ява», с каких мы начинали. – Анна тебе бубны не выбила за предыдущее?
