Раздался знакомый звенящий звук, и занавес распахнулся.
Шагах в тридцати от Вако был фантом. Я-Джорек узнал его. Высокая и тонкая фигура в багровом плаще с наброшенным капюшоном, в проеме которого кипел глейв. Ба, знакомые все лица. А вернее — картины. Усики глейва робко выглядывали наружу там и тут, оплетали края капюшона и таяли, и снова выглядывали, и снова таяли в бесконечном цикле обновления. Руки фантома были раскинуты, но кисти и пальцы скрывались в провисших чуть не до земли складчатых рукавах.
Тихий жалостливый шепот пробивался сквозь рокот грома.
Я приподнялся с корточек, неуклюже, будто только учился ходить. Фантом парил метрах в десяти над землей, из-под подола плаща расползалось гнилостное зеленовато-желтое свечение. А за его спиной был тот самый занавес — черный, мерцающий, похожий на огромный парус со скругленными концами, замыкавшими фигуру в багровом плаще почти в правильный круг. Парус полоскался на несуществующем ветру. А еще сквозь него не просвечивали молнии.
Илоты бежали к своему повелителю, казалось, это ожившие куклы торопятся к своему мастеру.
Изумленный, я прошел вперед, поравнялся с Вако и вознамерился топать дальше. Любопытство — великая сила! А дурное любопытство — вообще невозможно ничем остановить.
Впрочем, Вако остановила. Вскинула руку, выбранилась хрипло.
— Дальше не ходи, сожрет без соли. Стой, говорю, ушастый, он сейчас улетит!
Близкие контакты третьего рода, твою дивизию. Где там Спилберг со своей кинокамерой?
Я остановился.
Как только илоты достигли своего повелителя, черный парус растянулся и запахнул их и фантома в мерцающий шаровидный сгусток высотой с четырехэтажный дом. Крутясь, но не касаясь земли, этот зорб-переросток поплыл в сторону серой завесы глейва, все быстрее и быстрее. На ходу он отрастил десятки коротких и толстых подвижных жгутиков, из-за которых в отдалении стал похож на жирную кляксу.
— Вот такой он, имагон, — сказала Вако.
Я перевел дыхание.
И снова выпал из этого мира.
Когда вернулся, вокруг царил ад. Сухая и безветренная гроза продолжалась. Десятки сфер-имагонов торопились прочь от города, а с небес их прижигали уже не молнии, а настоящие полосы огня, широкие, расшитые золотом ленты. Некоторые пузыри не выдерживали и лопались, как гнойные нарывы, из них горошинами сыпались серые фигурки. От Кустола под завывание труб рассыпной лавой шла конница в блестящих доспехах.
Перед ней со звуками «Рр-ррооо! Рр-ррооо!» бежали три стальных великана с широкими раструбами вместо рта и руками, которые заканчивались круглыми набалдашниками. Они первыми настигли тварей глейва, начали расшвыривать их могучими ударами, а иных давили широкими ступнями.
Мимо скалы, ковыляя, отступала адская погань. Вако была поблизости, рубила исступленно всех, до кого доставали руки; сама стояла на коленях. Монстры не атаковали, у них не было другой мысли, кроме покатой стены глейва, куда один за другим вплывали уцелевшие имагоны. Я не присматривался к уродам, сейчас все они были одинаково страшны, и… Проклятие, ведь все они — ну, во всяком случае, большая часть — были когда-то людьми! Все, даже вон та, уносящаяся с неистовым воем уродина, у которой серые мышцы выпирают так, будто внутри тела перебродило тесто.
Вако обернулась ко мне, что-то крикнула. Но я не расслышал: снова выпал из реальности.
* * *
Наставник мертв.
Мне чертовски дурно. В груди пожар. Я едва ковыляю, подхожу к устью пещеры и падаю на четвереньки, разрывая на себе одежду. Воздуха! Воздуха!
Луна жжет меня, прожигает насквозь мертвыми лучами. Я кричу одновременно от страха, ужаса и какой-то неясной еще пока страсти. Кровавое возбуждение рождается внутри, пронзая все мое существо.
Я падаю на бок, тело начинает корежить.
Хруст.
Мои кости хрустят, омерзительно, сухо.
Я уже не кричу, я ору, вою. Глаза замечают труп наставника.
Я вою уже не от страха. Я вою от радости. Я убил человека, которого давно хотел убить.
Я счастлив, даже несмотря на яростную боль во всем теле, которое искажается, я — счастлив.
Я сделал то, что давно хотел сделать.
Теперь так будет всегда.
Я вою совершенно по-звериному.
С камней поднимается уже не человек.
* * *
Очнулся на лестнице. Оказалось, что я на пару с Вако тащу под микитки брата Архея. У Вако из носа тянулась кровяная соплища, но валькирии было недосуг ее утереть, она бормотала, что кудесника нужно срочно доставить в город, иначе загнется.
— Все… все убиты, м-мать! — добавляла она. — Я осталась… как тогда… Но отбились! Отбились!
Над равниной вновь сияла луна. Чародейские тучи давили серую массу глейва, но их молнии уже ослабли, а рокот грома напоминал звук дальнего обвала. Конница, видимо, прорвалась внутрь Сумрачья, по полю сновали только разъезды. Они добивали раненых тварей. Земля курилась дымом с дурным запахом — вонь была такая, что хоть вешай топор. У мага началась горячка, он бредил. Да и его спасители, скажем прямо, чувствовали себя не лучше. Мы усадили Архея у стены, сами попадали на спекшуюся землю, пытаясь отдышаться. Не было сил даже крикнуть, замахать руками, подзывая конников. Я не знал, сколько прошло времени с момента моей последней отключки. Десять минут? Полчаса?
Тут в коридоре послышался шорох, и оттуда высунулась хитрая физиономия маленького вора. Он покрутил головой, с усмешкой оглядел нас, немощных старцев.
— Пошли, Джу.
Рикет был не один. На его руку опирался некий субъект — тощий, изможденный, стриженный наголо. Он припадал на левую ногу, раскачивался, как упившийся матрос. Рикет практически тащил его на себе. Маленький вор напялил солдатский нагрудник, за спину повесил меч, в свободной руке нес арбалет. Его напарник был в кольчуге, тоже с мечом за спиной и арбалетом в руке. Сквозь туман слабости я сообразил, что оба намерены сойти за солдат и в таком виде проникнуть в город без лишних вопросов.
Парочка отхромала с десяток шагов, когда Вако, шевельнувшись, внезапно подхватилась с земли.
— С-стой! Стоять, крысята! Куд-да?
Она двинулась за ними, злоба, кажется, придала ей сил, поэтому шаги получались уверенные. Я тоже попробовал встать, но без толку — распялился на земле, как старик с артрозом.
Коротышка застыл и несколько мгновений простоял неподвижно, словно обдумывал что-то. Затем развернулся, и Ваккарио Олмас схлопотала арбалетную стрелу в правое бедро. Лишенный поддержки, Джулиман Тизарр упал на колено, но встал и с искаженным лицом начал ковылять к Вако, чтобы добить. Тан-джерет Кустола, очевидно, шибко не любил солдат и закон вообще, каковая нелюбовь весьма усилилась после копчения у разлома.
