Банг!
Штукатурка разлетается у меня над головой во все стороны, обнажая кирпичную кладку.
Выскакиваю из-за стены, стреляю. Клещ катится мимо меня по земле, Паучиха его исходит злым шипом. Палит Бекасов.
Пуля взрывает дерн у меня под носом.
– Уходит! – кричит Бекасов.
– Только живым! – ору я.
– Стоять! – вопит Клещ. – Нельзя вперед. Он нас заманивает. Тут целый лабиринт аномалий. Не знаю как, но он нашел способ вызвать появление аномалии искусственно, и теперь они тут поставлены так, как железные ежи против немцев в сорок первом ставили! Укрепрайон, мать его за ногу и об угол головой!
– Ты проведешь?
– Всех – нет. Слишком много народу. Одного, максимум двух, и не очень быстро.
– Бекасов с бойцом – твои. А я с Толстым и с сержантом – в обход.
Показываю Толстому и сержанту – давай, за мной. Мы несемся назад, еще одна пуля сбивает с Толстого панаму. Кажется, не очень-то хочет Фил уходить. Он угробить нас всех тут хочет. Опытный сталкер, в Зоне – как у себя дома. Надеется положить как последних салабонов.
Мы втроем бежим в обратную сторону, к Спасским воротам.
За спиной у меня Клещ командует:
– Ребятки, я иду вперед, вы прикрываете меня огнем. Боезапас не жалеть, бейте густо. Потом подтягиваетесь за…
Уже не слышу его. Зато через пару секунд до меня доносится дробот автоматных очередей.
Пролетаем мимо Спасских ворот. На детекторе: слева – стена аномалий, зато впереди – почти пусто. Несемся туда.
У Фила явно имеется свой детектор. Он нас не видит, но детектор сообщает ему: движение, обходят с фланга. И он срывается с места. Отметка его быстро перемещается в сторону глубокого оврага и прудов близ холма с Иоанно-Предтеченской церковью. Там настоящий лес, заросли такие, что уйти от нас в этой чащобе – не проблема. Значит, заманить нас в свой аномальник он уже не надеется. Значит, просто бежит.
– Быстрее!
Мы поднажали.
В стороне звучат выстрелы спецназовцев из тройки Клеща. Но это – на испуг. На поражение они все равно бить не станут.
Фил, зараза, добрался до оврага и резко свернул. Бежит – будто летит. Не в берцах, небось, в кроссовочках. Правда, жирён, а значит, скоро сбросит скорость, никуда не денется. Клещ, кажется, преодолел искусственный аномальник, но он у нас теперь за спиной, он, можно сказать, выведен из игры надолго.
Мы добегаем до оврага.
– Толстый, вниз!
И он ссыпается на дно. А там мало не пересохший ручей с каменистым ложем, декоративные мостики и узкие извилистые тропинки, где неопытного стрелка пара пустяков навести на аномалию.
Нельзя его там надолго оставлять, гробанется.
Мы с сержантом петляем поверху. Фила нам мешают разглядеть деревья и кусты. Где ж ты, паразит?! Ты ж рискованного завернул, дистанцию сократил, тебя уже должно быть видно.
И тут я вижу его. Отчетливо. Лучше некуда. Он карабкается по склону наверх, только не на нашу сторону, а на противоположную. Уйдет, гнида, не догоним уже.
– Огонь! – командую я сержанту, падая на землю. У нас всего пара-тройка секунд.
Задыхаюсь, хриплю. Растренировался, пока на койке лежал и мультики ловил. Прицел прыгает. Надо остановить дыхание и осторожно…
Сержант выпускает короткую очередь из положения стоя. Мимо! Пылевые фонтанчики у ног барыги.
Неожиданно Фил разворачивается, падает спиной на землю и бьет по нам из снайперки.
Сержанта моего сносит назад, он мычит, катается по земле.
Дах!
Фил на мгновение вскакивает, как ужаленный, падает, опять вскакивает и опять рушится на траву. Винтовка его отлетает в сторону. Фил бросается за ней на четвереньках, ноги скользят…
Я плавно давлю на спуск. Пули впиваются в склон точно посередине между Филом и его винтовкой. Хрен тебе, а не оружие! Не возьмешь.
Он делает отчаянный рывок наверх, ему всего-то метра полтора до спасительных кустов! Но тут у него прямо перед носом взлетают клочья земли и травы.
Молодец, Толстый. Таких стрелков надо кормить из серебряных тарелок и поить из золотых рюмок. И чтоб в ручке каждой ложки и вилки – по драгоценному камню. По крупному.
Фил опять откидывается на спину и картинно кладет голову на землю, всем видом своим показывая: финита! Взяли, мол, сволочи. Ну да, разумеется. Для людей, которые не знают всех этих сталкерских штучек, зрелище выходит очень правдоподобное.
Кричу Толстому:
– Стоять на месте, не приближаться! Слышишь меня?
– …ышу-у…
Где он там? Я его не вижу.
Сбоку от меня постанывает спецназовец. Потерпи, парень, сейчас мы доделаем дело до последней точки в конце последнего абзаца, тогда будет тебе и первая помощь, и вторая, и третья вместе с ними.
– Лежи, старайся не двигаться. Тут опасное место, можешь вляпаться.
– Так точно…
Тогда я кричу Филу – а теперь отлично видно, что это он:
– Лежи, не рыпайся. Только дернешься, схлопочешь пулю. Ясно тебе?
– Да я… я сдаюсь… я вообще едва живой… мне доктор нужен…
Бросаю взгляд на детектор. Между мной и Филом аномалий нет.
Я медленно, очень медленно, стараясь держать гада на прицеле, спускаюсь вниз. То и дело нога подворачивается, каблук скользит.
Наконец сокращаю расстояние до трех метров.
– Знаешь меня?
– Выкормыш Михайлова… Мелочь пузатая. Повезло тебе сегодня, большого зверя взял.
– Если знаешь, то учти, что бы ты по нашу душу ни припас, а даже не думай.
Погано он на меня посмотрел.
– Фил, перевернись на живот, ладони положи на землю рядом с головой, но не вплотную.
– Мне рана мешает двигаться, у меня нога прострелена.
Никак не успокоится. И ведь может сюрприз подбросить, тертый калач…
Ничего не говоря, стреляю Филу во вторую ногу. В мякоть бедра. Барыга издает вой, словно я ранил не человека, а волка. Я смотрю на него, и мне кажется, что изо рта у него не звуки вылетают, а невыносимое зловоние. Мы столь яростно бьемся с порождениями Зоны за себя, за нашу суть, что иногда в драке не замечаем, как потеряли важные фрагменты этой сути, не умеем держать баланс потерь и приобретений…
Потом будем разбираться с балансом и душу чистить. Не сейчас. Чуть погодя.
А сейчас… я прицеливаюсь ему в грудь.
– Ты что? Что ты делаешь, долбанутый?
И первый раз я вижу в его поганых глазах не игру, не притворство, а самый настоящий страх. Этот страх, как зверь, выглядывает из норы в ночь, видит охотников и скулит, ему некуда деться, ему нет исхода.
– Это ведь не твой чудовищный сынок убил за пять суток тридцать пять человек, это ты убил. А он – всего лишь живое орудие, отправленное тобой разбивать чужие черепа. Ты – хуже нелюди. Если хочешь еще пожить, гнида, перевернись на живот и положи руки так, как я сказал.
Он молча перевернулся и с руками со своими сделал всё, как надо. Я хотел было начать его обыскивать, когда сзади прозвучал голос Клеща:
