Посидела немного, отдохнула… и пошла, прихватив котомку. Следом за ней, таясь, двинулся и шам. Шли не очень-то долго. Миновали мостик, свернули, спустились в какой-то люк… и снова оказались в музее. Трупы уже убрали, остались лишь манекены в старинных одеждах. Революционные матросы, ковбои, пираты… Один из них – на деревянной ноге, в треуголке и с желтым попугаем на плече, казалось, пронзил крадущегося Нага грозным взглядом. Чуть ли не пригрозил: у-у-у-у! сокровищ взалкал, тварюшко? Ужо погоди… будут тебе сокровища, бу-удут…
За одноногим пиратом располагалась небольшая хижина, любовно выстроенная из плавника и крытая обрезками брезента, выкрашенными под пальмовые листья. В хижину эту и вошла Лекса. Туда же осторожно заглянул и шам.
У дальней стены ровным штабелем стояли аккуратные ящики, выкрашенные в темно-зеленый цвет и запечатанные сургучными печатями. Один ящик – открытый – уже был пуст. Бросив мешок на пол, Алексия сорвала печать и распахнула крышку соседнего.
У Нага потемнело в глазах. Золото! Золотые монеты! «Сеятели»! В ящике их было столько, столько… Да тут столько ящиков!!! Хватит на всю жизнь и еще останется. И все это… его, его, его! Шам едва не захлебнулся от счастья. Выходит, не зря все! Не зря он завербовался к одноглазому куску навоза из Новоселок. Не зря проник в Кронштадт, не зря «подружился» с Киром… Не зря! Вся жизнь Нага, честно говоря, дерьмовая, наконец-то обрела смысл. Правда, пока только в глазах самого шама – но на мнение других ему было плевать. В конце концов, в этом мире все были одинаковы – и люди, и нелюди. Все выживали по одному правилу: умри ты сегодня, а я – завтра. А золото давало возможность просто жить. И даже жить так, как хочется. И не в далеком будущем, которого могло и не быть, а сразу – здесь и сейчас.
Золото… Вот она – жизнь! Вот – красивейшие рабыни, вкусная еда, роскошный и хорошо укрепленный дом, верные слуги… И зависть окружающих – без этого никак, без этого многое теряет смысл.
Вот оно все – близко, протяни руки и бери! Только убрать небольшую помеху. Так за чем же дело стало? Да ни за чем. По горлу ее и…
Усмехаясь, Наг вытащил из-за пояса нож.
* * *
Белокурый Виталик был очень горд своим назначением. Еще бы, мало кому в столь юном возрасте доверят такое важное дело! А ведь доверили. Отправили в караул, да не простым бойцом, а десятником, командиром над всей дворовой футбольной командой! Ярик, Свар, мелкий Пашка – все теперь подчинялись ему, Виталику, младшему десятнику Виту. Конечно, если б не особый случай, не всеобщая тревога, словно насосом выкачавшая из крепости всех боеспособных воинов, Совет Выживших ни за что не назначил бы этих детей даже сюда, на пост наблюдения в старой Угольной гавани. Несмотря на возраст, Виталик это хорошо понимал – и все же его распирало от гордости. Как и всех.
Еще бы! Им же выдали винтовки! Настоящие, со штыками. И тяжелые – когда целишься, едва удерживаешь в руках. Винтовки и боеприпасы они несли сами, а вот продовольствие пригнали на лодке. На ней, кстати, можно было и покататься… в свободное от службы время.
Впрочем, многие пока воспринимали службу, как игру.
– Виталик, а давай на лодке?
– А давай по банкам постреляем? Хоть поучимся.
– Виталик, а можно я…
– Виталик…
– Какой я вам Виталик?!
– Виноват! Господин младший десятник.
– Вот так-то лучше. А пострелять… ладно, можно. Только постовых смените.
– Слушаюсь, господин младший десятник! Разрешите исполнять?
Пост наблюдения – старая полуразрушенная башня, сложенная из красного кирпича, располагался на самом мысу, открывая обзор и на северный, и на южный фарватер. Пункт был рассчитан сразу на двух часовых, – наверное, специально, чтоб не заснули. По крайней мере, именно так думал заступивший на службу малолетний Пашка, слушая неровные залпы стрелков. Днем дежурили по одному, – чай, не ночь, спать никому не хотелось. Вот и Пашке не хотелось, а хотелось спуститься вниз и пострелять вместе со всеми по старым консервным банкам-мишеням. Хотелось. Очень. Но сейчас было нельзя – служба.
Вот и напрягался Пашка, шарил биноклем по всей акватории, благо уже рассвело, и все было хорошо видно. Даже развалины Петербурга. А еще – море. Серовато-голубое, с белыми барашками волн и разлапистыми кричащими чайками. Красивое.
Мальчик закусил губу и вдруг увидел корабль. Именно корабль, а не какую-нибудь там лодку. Большой, серый, с грозно торчащими пушечными стволами. Корабль пенил форштевнем море и шел прямо на Пашку! Хотя… нет, повернул. Повернул на север, подставляя любопытному взгляду юного караульного мокрый серый борт. А за этим кораблем шли и другие, даже побольше первого. Правда, без пушек, приземистые, ржавые. Самоходные баржи!
Один, два… четыре… – не отрывая глаз от бинокля, вслух считал мальчик. И еще этот, первый. Всего получается пять. И идут они на север. Куда? Может, собираются напасть, обойти! Северный фарватер защищен плохо, намного хуже, чем южный, об этом даже Пашка знал.
Доложить немедленно. Не забыв прихватить винтовку, парнишка слетел вниз по лестнице – да так неудачно, что подвернул ногу и со стоном свалился прямо на груду старых битых кирпичей. Схватился за лодыжку, едва сдерживая слезы, и вдруг услышал шаги.
Поначалу Пашка обрадовался, несмотря на плачевное положение, – будет, кому доложить. Уже приподнялся, ожидая, когда в дверном проеме хоть кто-то появится. Напрасно ждал! Никто не появился. А шаги – были, и мальчик их прекрасно слышал. Вот зашуршала кирпичная крошка. Вот наступили на осколок стекла. Странные какие-то шаги. Крадущиеся. Словно бы кто-то осторожно обходил башню, стараясь не попасться на глаза часовому.
Может, это Виталик – младший десятник Вит – специально проверяет? Грозился ведь – мол, застану кого врасплох, сразу вкачу три наряда вне очереди. А вот пусть попробует!
Паша хотел было рвануть обратно на башню, да только на ногу было не то чтоб уж совсем не ступить, но – едва-едва. Лучше спрятаться здесь, а потом к-а-ак выскочить с винтарем наперевес! Стой, мол, кто идет! Вот так-то, знай наших.
Мальчишка затаился за кирпичами, положив рядом винтовку, и теперь радостно улыбался – ждал. А что? Заодно и доложить о кораблях, а потом все же попытаться напроситься на стрельбище. Виталик – неплохой парень, разрешит, куда денется-то. Ага, вот он. Сейчас покажется.
Пашка набрал в грудь побольше воздуха, готовясь выкрикнуть «Стой, кто идет?!». Но не крикнул, а удивленно моргнул. Появившийся в дверном проеме парень не очень-то походил на младшего десятника Вита. Куда выше ростом, плечистее и заметно сильнее. А еще – старше. Гораздо старше – лет, наверное, двадцати. Одет в серый камуфляж, стоивший у маркитантов весьма недешево, и высокие, со шнуровкою, «берцы» – мечту всех кронштадтских мальчишек. В руках какое-то короткое ружье… ага, карабин. Вел себя незнакомец довольно напряженно: все к чему-то прислушивался, держал оружие наперевес, а глазами так и шарил вокруг. И глаза у него были – странные. Какие-то белые, бесцветные, как у снулой рыбины.
