Алый флаг Аквилонии Спасите наши души - Михайловский Александр Борисович

Его шаги замерли.

-Доброе утро... - слышу я растерянно-удивленный голос, и его бархатный тембр так чудесно гармонирует с окружающими нас тишиной и покоем. - Лида, это вы, что ли?

Медленно оборачиваюсь. Приветливо киваю.

- Утро доброе, Александр... Яковлевич. Ну да, это я. Кому ж тут еще быть? Люблю подышать свежестью... Море, оно ведь не надоедает. Потому что оно всегда разное...

- А я, грешным делом, не признал вас... - Он смущенно смеется. - Вы сегодня какая-то... другая.

- Как это другая? - удивляюсь я.

- Ну... просто другая... Не как обычно... - отвечает он и смотрит на мою прическу.

- А, вы о моих косичках? - спрашиваю я, притрагиваясь к своей голове. - Вам не нравится?

- Нет-нет, что вы! - поспешно отвечает он. - Наоборот, нравится... Очень мило.

- Правда?

-Да. Вам очень идет, Лида... Вы не будет возражать, если я постою рядом с вами?

- Нет, конечно! Давайте вместе морем любоваться!

И некоторое время мы молча смотрим на бескрайнюю морскую ширь. Колеблется, трепещет морская гладь, и точно так же трепещет мое сердце... Его рукав касается моего, и я чувствую тепло этого мужчины, и голова моя начинает слегка кружиться - от счастья, от предчувствия чего-то радостного, необыкновенного...

- А я ведь никогда прежде не видела море... - тихо говорю я. - А вот теперь увидела - и, знаете, я его полюбила. Думаю, что навеки.

- А я люблю небо... - вздыхает он и поднимает взгляд к небесам. - Но уже отлетался. - Он немного грустно улыбается и вздыхает - но не горестно, а так, словно смиряется с фактом.

- Хорошо, когда имеешь то, что любишь, но гораздо важнее уметь полюбить то, что тебе дано, - глубокомысленно изрекаю я, и он некоторое время внимательно смотрит на меня.

- Мудрая мысль, - соглашается он и отводит взгляд, после чего наступает несколько неловкая пауза, в течение которой мы оба страшно смущаемся, потому что оба чувствуем, что между нами происходит что-то необъяснимое.

Я украдкой разглядываю его руки. Это большие, красивые, породистые руки. Часы с никелированным браслетом на запястье... и темная надпись на светлом циферблате: «ПОЛЕТ». И вдруг я осознаю, что этот человек родился еще до Великой Отечественной войны! Что он попал сюда из 1970-го года! Что он - настоящий СОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК! Я, конечно, знала это все и раньше, но как-то не задумывалась...

И теперь я смотрела на него каким-то другим взглядом. Подумать только: он жил в той стране, которую я видела только в фильмах! Семидесятый год... Моя мама родилась чуть позже.

- Расскажите мне о Советском Союзе, Александр... Яковлевич, - говорю я.

- Можно просто Александр, - говорит он и улыбается. - Ну, слушайте, Лида...

17 мая 3-го года Миссии. Пятница. Два часа пополудни. Остров Самотраки, юго-восточные отроги го-

ры Саос (Фенгари).

Первого сентября 1821 года на западном побережье острова, в его столице Камариотиссе, высадились турецкие десанты и приступили к безудержной резне восставшего греческого населения. Если в континентальной части Греции восстание против турецкого владычества еще как-то развивалось, то на островах Архипелага оно изначально было обречено на поражение. Ни одна европейская держава не выступила против Османской империи силой своего оружия, а власти постнаполеоновской Франции даже оказывали туркам всю возможную помощь в деле подавления восстания. Всероссийский император Александр Павлович оказался также индифферентен к творящимся безобразиям, несмотря на то, что кровь единоверных русским православных греков текла по земле рекой. Чуть позже эта возмутительная политическая импотенция обернется декабрьским стоянием на Сенатской площади и безудержной реакционностью следующего императора Николая Павловича, решившего: «Нам умные не надобны, а надобны верные».

Когда о начале резни в Камариотиссе стало известно в селениях, расположенных на южном склоне горы Са-ос³⁵, то женщины и дети по крутым тропам ушли оттуда в пустынную и почти недоступную юго-восточную часть острова, а мужчины остались, чтобы хоть немного задержать турецких головорезов, стремившихся уничтожить всех встречных христиан. Турки быстро перебили плохо вооруженных и малочисленных ополченцев, но так и не смогли отыскать дороги, по которой скрылись беглецы.

Правда, и для бежавших от опасности женщин и детей узкая тропа, по которой они шли гуськом в сгущающейся тьме, тоже обернулась путем в один конец. Утром в небе встало необычайно багровое солнце, что было воспринято как неблагоприятное предзнаменование. Но самое ужасное заключалось даже не в этом страшном восходе. В свете утренних лучей беглецы не увидели на юго-востоке привычного пейзажа: северного берега острова Имброс и западного побережья Галлиполийского полуострова, разделенных широким проливом. Вместо этого по всему горизонту, насколько хватало обзора из уединенной долины-убежища, с северо-востока на юго-запад тянулась одна сплошная береговая линия. А когда наступила ночь, пришлось убедиться, что противоположный берег мрачен и темен. Ни единого огонька, обозначающего присутствие человеческого селения, не теплилось в этой густой темени, и только в одном месте (почти точно к востоку, с небольшим склонением к югу) мерцала слабенькая искорка одиночного костра.

Единственным взрослым мужчиной среди беглецов оказался престарелый Георгиос Агеластос, помнивший те благословенные времена, когда единственными хозяевами в Архипелаге были чернобокие корабли под Андреевскими флагами, а турецкий флот после нескольких сокрушительных поражений и носа не казал из-за укреплений Дарданелл. Было это полвека назад... Именно тогда Георгиос выучил начатки русского языка, что позволяло ему общаться с русскими офицерами, производившими у местного населения закупки за звонкую монету всего необходимого для эскадры.

Этот патриарх своего народа на второй день послал трех легконогих мальчиков-подростков вскарабкаться по крутому склону на гребень горы и с безопасного расстояния посмотреть, как обстоят дела в их селениях, ушли ли оттуда турки, и вообще разведать обстановку. Вернувшись, мальчики растерянно сообщили, что никаких селений за гребнем горы нет, кругом только безлюдная дикая местность. Тогда господин Агеластос распорядился тоже жечь костры в нижней части долины, чтобы привлечь к своему бедственному положению внимание неизвестных людей. При этом ему даже думать не хотелось о том случае, если это вдруг окажутся турки.

Беглецы просидел долине с десяток дней, подъев за это время все взятые с собой припасы и расстреляв порох и пули к единственному ружью (ну какие из подростков охотники?). И теперь пришлось всерьез задуматься над тем, что делать дальше.

И как раз во время этих тяжких раздумий к старейшине снова прибежали те мальчишки, которых он давеча посылал разведывать гребень горы, и сообщили, что к острову плывет огромная акула. Мол, она так велика, что у нее на спине стоят люди.

От этого заявления господин Агеластос на некоторое время впал в состояние некоторого замешательства, а среди женщин и детей, спасшихся от резни, начались всхлипы и причитания, что, дескать, акула плывет к острову для того, чтобы их всех пожрать.

- Дуры! - с чувством сказал старик. - Должен вам напомнить, что акулы по горам не лазают, а гигантские -тем более!

Затем он слез с нагретого солнцем валуна, на котором грел свои старые кости, и, опираясь на палку, в сопровождении мальчишек поковылял к краю долины, откуда открывалось лежащее внизу море³⁶.

Когда они все вместе добрались до места назначения, то оказалось, что чудовище уже совсем близко, почти у берега. Присмотревшись, господин Агеластос решил, что этот предмет, перемещающийся по воде непонятным образом, без парусов и весел, вблизи не очень-то и похож на живое существо, а больше напоминает корабль неизвестной конструкции, тем более что за ним на буксире движется весельная лодка.

Подойдя к берегу почти вплотную, акулоподобный корабль бросил якорь, и люди на его борту начали выбирать буксир шлюпки, подтягивая ее к борту.