— А! — крикнул Джек. — А-а-а!!! — и, вскочив на ноги, ударил из автомата веером, перед собой, по всему лугу, пока не кончились все сорок пять патронов в магазине.
Он не знал, попал или нет. Он не хотел этого знать. Когда «АК-103» замолк, Джек уронил его и побежал к Стелле.
Он бежал эти две сотни метров целую вечность. Он видел, как Стелла перевернулась. Села. Повернула голову в сторону бегущего Джека. От облегчения у него подкосились ноги.
И упала вновь. Уже на спину.
Джек споткнулся. Упал сам. И прополз последние несколько метров, бессмысленно и дико крича — нет, рыдая западающим голосом:
— А… а… а… а… а…
Он обхватил Стеллу обеими руками и приподнял, прижал к себе, вглядываясь с безумной надеждой в ее удивленное лицо. А под руками, сошедшимися на спине девушки, было горячо, липко и мокро.
Пуля попала Стелле слева под ребра. И вышла из спины.
— Не умирай, — попросил Джек. — Стел-ла…
Глаза девушки, замутненные болью, сфокусировались на его лице. Она улыбнулась:
— Джек… я пришла…
— Я вижу, вижу… — Джек оглядывался беспомощно и быстро. — Я сейчас… — Удерживая ее одной рукой, он полез за перевязочным пакетом.
— Джек, что ты… что хотел сказать?.. — Стелла что-то сглатывала упорно и трудно. — Я… спешила… что?.. Скорее… Джек… я умираю…
— Стелла-а! — Бинт упал в пыль. Джек склонился над нею, словно пытаясь закрыть телом от смерти, уже спускавшейся все ниже и ниже, как хищные птицы. И краем глаза заметил, как быстро и неотвратимо движется по траве черная тень тучи. — Я люблю тебя, Стелла!
Девушка медленно улыбнулась:
— Я тебя отпускаю… Джеки… Спасибо…
Она подняла руку, но не дотронулась до щеки юноши. Тень накрыла их, и рука упала в пыль. Мягко, тихо…
Джек помнил, что бежал с пистолетом в руке, и трава хлестала его по бедрам и другой руке, которой он отбрасывал с дороги сухие стебли. Непонятно, как это могло случиться, но он буквально напоролся на лежащее в траве тело.
Махди был жив. Наискось простроченный пулями, он часто, неглубоко дышал, с ужасом глядя на появившегося солдата.
Джек остановился над ним, облизывая сухие, колкие губы. Медленно прохрипел:
— Я тебя убью.
— Не… я… не… я… — простонал махди, с мерзким звуком ворочаясь в своей крови, как в болоте. Джек понял, что рядом с раненым нет снайперской винтовки. Только обычный немецкий автомат, старье… Опустившись на колено, он всадил ствол под челюсть махди:
— Кто?
— Ка… ка… капитан… — Махди икнул. — Капитан Ви… Ви… Виз… — Он дернулся и замер.
Джек упал. Свалился на «пятую точку», сжимая пистолет обеими руками. Потом начал стрелять — методично стрелять в труп, лежащий перед ним.
Капитан Визен.
Он не помнил, сколько сидел так. Что случилось? Да самая обычная вещь. Пробрался во вражеский тыл снайпер с проводником. И застрелил на рокаде[97] вражеского бойца. Так делали, делают. Будут делать. Ничего противоестественного.
Только вот убитый боец был Стеллой Фильги, шестнадцати лет. Девушкой Джека Брейди.
Больше всего на свете Джек сейчас хотел умереть. Снова хотел умереть. Только теперь он просто не желал прилагать к этому никаких усилий. Не из страха. Он внезапно ощутил прилив абсолютного безразличия ко всему на свете, настолько потрясающего, похожего на удар током безразличия, что не хотелось даже дышать.
Из этого состояния его вывел дробный, глухой стук копыт на дороге. Джек поднял голову.
По дороге галопом несся конь. И Джек, узнав Уинда, вскочил на ноги. Ему показалось, что конь сейчас растопчет лежащее на дороге тело Стеллы.
Но Уинд не доскакал до тела. В нескольких шагах от него он заржал, и в его ржании прозвучал такой человеческий ужас, что Джек стиснул зубы, чтобы не закричать.
А Уинд взвился на дыбы и рухнул на бок.
Когда Джек подошел, то увидел, что конь мертв.
И еще что на шее у него обрывок пут.
* * *
Дик смотрел в сторону, положив ладони на руль. Потом спросил, не поворачиваясь:
— Я пойду с тобой?
— Нет, что ты. — Джек вылез из «Багги». Не выскочил — именно вылез. И пошел к дому.
Очевидно, их прибытие заметили, потому что Кэссиди вышел на крыльцо. И это было страшно тяжело — идти к дому под его взглядом.
Но Джек дошел. И посмотрел старику прямо в заряженные горем стволы глаз.
— Я принес беду в ваш дом, — твердо сказал Джек. — Вы можете убить меня.
Ему показалось… или стволы встали на предохранитель?..
— Я все понимаю, — послышался голос Кэссиди. — Но ты больше не езди сюда, мальчик.
Джек кивнул. Не поворачиваясь, шагнул назад. Сказал:
— Я его найду. Я клянусь.
Джека Дик нашел на пригорке в тылу. Англичанин сидел, обхватив колени руками и неподвижным взглядом уставившись в темноту. Накрытые курткой сапоги стояли рядом.
— Я сяду? — спросил Дик. Джек, не поворачиваясь, указал на траву рядом с собой. Дик ловко приземлился, вытянул длинные ноги и оперся на заведенные за спину руки. — Плохо, да?
Вопрос был диким. Но Джек не разозлился — он повернулся к новозеландцу:
— Ох, Дик, Дикки… — вырвалось у него. Это было, конечно, непроизвольное проявление чувств… но перед Диком можно было не стесняться. Новозеландец обнял англичанина и привалил плечом к своему плечу. Джек прошептал: — Мне так… так… Сдохнуть бы сейчас…
— Это ты брось, — жестко сказал Дик.
Джек дернулся, вырвался. Отвернулся, в темноте послышалось злое дыхание.
— Я забыл, — сказал он. — В меня вложены усилия и средства. Я забыл. Да.
Дик остался неподвижным. Потом тихо, но четко произнес:
Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя — наперекор Вселенной! —
И маловерам отпусти их грех;
Пусть час не пробил — жди, не уставая.
Пусть лгут лжецы — не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других…[98]
— Мы, наверное, кажемся тебе очень жестокими. У тебя горе, а мир требует от тебя жить как раньше. Воевать, куда-то идти, когда хочется лечь и закрыть голову подушкой, да? — в голосе Дика не было даже намека на насмешку или недовольство, и Джек, не поворачиваясь, кивнул. — Послушай меня, Джек… послушай… — Джек дернулся, но Дик положил ему ладонь на спину, между лопатками. — Ты был в лагере, как и все мы. Там учат жесточайшей дисциплине и готовности терпеть любые лишения. Многие не выдерживают, ты знаешь. Причем вовсе не слабаки. А почему, Джек? Почему? — Джек повернулся. Кивнул. Он думал об этом, потому что видел подобное, но не догадался почему… — Потому что без долга, без высоких ценностей существование наше будет пустым и бесцельным. Людей отбирают, глядя на то, могут они презреть личные интересы ради выполнения долга — любой ценой — или нет? Тот, кто не приучен к чувству ответственности за общее большое важное дело, в минуту испытания непременно окажется слабым и жалким. У нас остаются лишь те, кто имеет мужество и волю, чтобы противостоять судьбе, не раздумывая о неравенстве сил, те, кто знает, что такое дружба, сплоченность, отвага, цельность души. Ни себялюбия, ни нравственного бесчестья наша жизнь не простит, Джек. Так не только у нас, так в любой современной армии. Но лишь у нас есть высший долг. Высший.
