— Тобой пахнет, — объявила она. — Твой запах лучше всех запахов.
— Теперь сиди молча, — попросил я. — Надо поговорить с сынами неба.
Аня Бахрам приняла по факсу описание хижины и чертёж, обещала быстро переправить Веберу, а потом вдруг предложила:
— Включи экран! Давай покалякаем по-русски. А то кругом сплошная «глоба». Даже на собственной кухне… Раньше мы хоть с Ольгой по-русски шушукались. А когда её убили, совсем худо стало.
— С Бирутой вы тоже шушукались! — Я включил экран и улыбнулся «беленькой» свеженькой голубоглазой гладко причёсанной «вологодской» Ане. — Не раз я видел…
— Но не по-русски! — возразила она. — Бирута твоя, конечно, понимала по-нашему всё! Но спросишь её что-нибудь по-русски, она коротко ответит и тут же перейдёт на «глобу». Она как бы снисходила до русского языка.
— Со мной она всегда говорила только по-русски, — признался я. — Латышского не знаю… Кроме отдельных слов да названий магазинов…
— Она же любила тебя! — Аня как-то растерянно, беспомощно улыбнулась, словно извиняя крайнюю мою бестолковость. — И, наверно, сильнее, чем ты её. Со стороны это замечалось… С тобою русский был для неё языком любви. Как ты этого не понимаешь?.. А ты вот латышского, видишь, так и не освоил…
— Ты, конечно, права, Анюта, — поспешно согласился я. — Интересно, кто у вас раньше освоит язык любви: ты — арабский или Али — русский?
— Ну, ты даёшь! — Аня расхохоталась. — Тебе палец в рот не клади!.. Но нашу семейную тайну я тебе не открою!.. Скажи, для Совета у тебя какая-нибудь информация не завалялась?
— Только что передал! Вебер же — член Совета.
— А кроме?
— Вчера всё доложил Розите. Ночь прошла спокойно… — Тут я слегка запнулся. Но не докладывать же о том, что было ночью! — Неужто Женька скучает без моей информации? Других забот у него нет?
— Да плевать тебе на Женьку! — Аня махнула рукой. — Ну, все знают, что вы друг друга не терпите… Подежурит и уйдёт. Не бери к сердцу! Плевать! — Аня опять махнула рукой. — Я — о деле. Утром слышала, тебе снаряжают медицинский контейнер. Может, туда ещё чего сунуть?
— Рулетку! — обрадовано заорал я. — Рулетки нет! Размеры хижины я шагами мерил.
Аня буквально легла на стол, за которым сидела.
— У тебя же там всё в метрах! — сказала она, отсмеявшись.
— Так я ведь технарь! Не смогу перевести шаги в метры? Микроны всё-таки тут не ловят…
— Да! — Аня хлопнула себя по лбу. — Тебе же предстоит ловить комаров! Совсем забыла… Натан Ренцел интересуется: заполнились ли ловушки? Когда позовёшь его в гости за комарами?
— Ловушки пока в нераспакованном контейнере. Некуда его выгружать. Вот поставлю палатку, перетащу всё туда, доберусь до ловушек. Тогда и приму Натана.
— Он собирается вместе с лаборанткой.
— С кем угодно! Пусть только прихватят с собой раскладушки с матрасиками. У меня всего одна. Оставят тут — и для вас с Али пригодится. Он мечтал ко мне на пленэр…
— Да плевать на раскладушки! — Аня снова махнула рукой. Очень энергично у неё это получалось. — Плевать! Мы можем переночевать и в вертолёте. Лишь бы действительно смотаться к тебе на спокойный пленэр! У нас ведь тут весь пленэр только на крыше Города… В иных местах сразу полетят стрелы…
Ещё в «Малахите» Аня писала пронзительные акварельные пейзажи — миниатюрные, яркие, сочные, словно умытые родниковой водичкой. Я там как-то ляпнул: «Удивительно тонко ты чувствуешь Урал!» Она рассмеялась: «Какой Урал? Ты чо? Я свой вологодский посёлок написала… По памяти…»
Потом, когда мы с Аней простились, и погас экран, Лу-у поднялась с пола и спросила:
— Что такое «плевать»?
И махнула при этом рукой. Точно как Аня.
Я стал объяснять ей терпеливо, обтекаемо, хотя и сам догадывался, что неконкретные термины ей непонятны: не придавать значения, не обращать внимания, перешагивать через мелочи, неважно, несущественно… Всё это было не то. Лу-у слушала и не понимала. А буквальное значение слова объяснять ей я не хотел. Вдруг начнёт плеваться? Потом ведь не отучишь!
Из вертолёта я унёс геологическую палатку и в тот же день её поставил. Как раз над своим верстаком. Наблюдали за этим делом только ребятишки. А у взрослых купов шла какая-то непонятная суета за моей спиной. Меня не тревожили, и я решил, что вникать не стоит. Но потихоньку посматривал… Женщины убегали к реке, прибегали обратно — кто с рыбой, кто с водой в ведёрках, уводили туда мужчин… Тор зачем-то ходил на реку с пустыми руками. И безо всякой ноши вернулся — нахмуренный, мрачный. Посидел у костра и исчез в своей хижине. После этого Лу-у перестала мне помогать и молча рванула реке. А попозже, когда мы вместе пошли купаться, она объявила:
— Плавать будем там, где в первый раз!
— Почему? — удивился я. — На вчерашнем месте лучше.
— Туда опять приплыли хуры, — сказала Лу-у. — Двое мёртвых… Может, ещё приплывут. У обоих пробито темя. Копьём сверху не пробьёшь. Если палицей — тоже не так… Но знаю, чем их убили.
«Каёлками, — подумал я. — Или геологическими молотками. Как раз придётся по темени…»
Однако ей этого объяснить не стал. Повторил только, что это ту-пу сопротивляются, защищают своих женщин.
— Молодцы! — одобрила Лу-у. — Тор был на реке, смотрел… Тор сказал: труп врага — хороший труп. Не всё ли равно, чем их убили? Лишь бы не приходили больше сюда!
Трупы, приплывшие по реке, легли, разумеется, на мою совесть. Как и те, что были зарыты после боя в неведомом мне лесу… Но, если не нашлось бы у «пещерных крыс» четырёх каёлок, четырёх молотков и двух сапёрных лопаток, по Аке плыли бы сейчас другие трупы и в куда большем количестве. Плыли бы трупы не разбойников, а невинных жертв. И десятки молодых женщин навсегда сгинули бы в урановых пещерах. Подумать жутко, что их там ждало!
И так зло — и эдак! Середины не отыщешь! Из двух зол выбирают меньшее. А оно всегда на той стороне, где присутствует справедливость, где защищаются, а не нападают.
И особенно на той, где защищают женщин.
Пожалуй, это единственное, что скажет когда-нибудь здешняя история в моё оправдание. И других оправданий мне нет.
Совершенно того не желая, полез я, по сути дела, в политику. А тут уж всегда так — чистеньким не выскребешься….
48. «Будем бить хуров вместе…»
На следующий день удалось поставить вторую палатку и полностью разгрузить один из трёх контейнеров, стоявших в вертолёте. Внимательно оглядев пустой пластмассовый ящик, весом в шесть-семь килограммов, я понял, что из него несложно сделать шкаф. Если с полочками, то для инструментов или посуды, если с вешалками, то для одежды. Всё равно, какая-то мебель нужна, и работы тут совсем немного. Но говорить об этом с дамами — дело пустое. Это мужской разговор. Женщины непременно предложат прислать хорошую мебель, «настоящую». А зачем она тут?
