— Ты думаешь и это тоже… Даня?
— Я уже не знаю, что и думать. Не знаю.
7. 2008 год. Осень. Возмездие
Даниил три часа провел у отца Сергия, а потом, испросив разрешение Артема, взял недельный отгул. Пока в его помощи особой нужды не было — рутина с подготовкой материалов по делу «Зеленого луча» затянется не на один день. Страшная гибель обоих главных подозреваемых породила кучу проблем. Зато — нет худа без добра — согласились дать показания сторож и «меценат» Михаил Викторович, свидетели превращения Устенко. Да не просто согласились — молили об этом, упрашивали, даже ползали на коленях. В камеру предварительного заключения пошли сами, чуть ли не вприпрыжку.
Еще надо опросить девочек, да не забыть подыскать им временное жилье, лучше в семейном детдоме или при монастыре. В обычном приюте им сейчас делать нечего, могут просто не выдержать. А самое отвратительное, но, к сожалению, необходимое дело — просмотр архива «Зеленого луча»: при обыске найдено порядка полутора сотен дисков с самым омерзительным содержанием. Придется отбирать наиболее характерные образцы, готовить подборку для кинематографической экспертизы. Даниилу, пожалуй, лучше во всем этом не участвовать. А то, неровен час, еще кто-нибудь умрет.
Насколько понял Чернышов, духовник наложил на инока серьезную епитимью. Черный хлеб, вода, усмирение плоти, рубище вместо обычной домашней одежды, многократное моление…
Когда Даниил вышел, Корняков посмотрел ему вслед и спросил:
— Как ты думаешь, за что его?
— Тебе виднее, Сав. Ты же верующий. Я не знаю, как можно наказывать за чудо.
— Епитимья — это не наказание. Это благочестивое упражнение, приучающее к духовному подвигу.
Корняков выговорил фразу без запинки, видимо в свое время ему часто пришлось ее повторять. Артем улыбнулся.
— Если б ты еще и кодекс так же выучил!
— Я не учил, — мрачно сказал Савва и потупился. — Просто много раз слышал.
— Грешен? — быстро спросил Чернышов.
— Не без того. Отец Сергий мне… иногда тоже… Так первое, чему он меня учил — епитимье нужно радоваться. Ее… э-э… обычно назначают нечасто…
Старший контроллер веселился уже в открытую.
— Обычно, но не на тебя, да?
— Да, — сказал Корняков. — Не везет мне. Артем хохотал не меньше минуты.
— Ох, Сав, ты меня уморишь!
— Просто грешил много, пока не понял, что и как. И нечего смеяться! Я правда радовался, когда каялся, честное слово, будто груз с души упал!
Чернышов посерьезнел.
— А Даня тогда почему не радуется?
— У него, наверное, по-другому все. Он же все-таки инок, а я — простой мирянин. Может, за то, что он сделал, как-то по-особенному каяться нужно. Мы ж не знаем.
— Ты все-таки думаешь, Даня сам это сделал?
— Я не знаю… — Савва погладил бороду, зажал пальцами несколько волосков. Артем и раньше замечал за ним подобный жест. Обычно он означал, что Корняков в раздумьях или сомневается.
— Сам он по-другому считает. Помнишь, он все поправлял нас: не я, мол, а Господь чудо совершил! — Это не чудо, Артем. Это кара. Мера преступлений Устенко превысила какую-то норму… не знаю какую, и есть ли она вообще… и его покарали. Разве Господь в великой своей любви к нам мог такое совершить?
— Прости, если я чего не так скажу, но разве Бог не всемогущ?
— Он не только всемогущ, но и всемилостив. Господь Бог прощает всех. Что бы человек ни совершил, все равно прощает, если раскаяние искренне. Даже у самого закоренелого подлеца всегда есть шанс исповедаться и стать на путь истинный.
— Ага, то-то ты через пять минут разговора с Устенко к пистолету потянулся.
— Спасибо тебе, не дал еще один грех на душу взять. Но я — обычный человек, а значит несовершенен. Легко поддаюсь гневу. А Даня — другой. Может, Господь потому и дал ему эту силу? Самого достойного выбрал. Ведь инок наш не начнет карать всех направо и налево.
— А может, Даня просто проклял Устенко? — спросил Артем.
— Нет, ты что! Проклятие — серьезный грех для православного христианина. А для священника и вовсе один из самых тяжелых. Ему положено смиренным быть, подавать пример благочестия и всепрощения. Куда уж тут проклинать!
— Даня все-таки не священник.
— Он в монастыре сколько жил? А потом — в семинарии еще. Думаешь, его там смирению не научили? У послушника это вообще главная заповедь.
— Учи не учи, а жизнь потом по-другому переучит, — философски заметил Чернышов. — Ты же видел, что с ним было. Я даже на секунду подумал: Даня сейчас Эдику голову разобьет. А он, наверное, проклял мерзавца.
— Он молился, Артем. Я ближе тебя стоял и все слышал.
— Ну… — неуверенно сказал Чернышов, — может, он про себя чего добавил.
— Господь не слушает проклятий.
— А мне говорили — слушает. Знаешь, я еще когда в МУРе работал, было у нас одно дело. Ушлые парни повадились лазить в подземные коммуникации. Потом уж мы разобрались, — промышляли они вполне прибыльным бизнесом: трупы криминальные прятали. Но это потом выяснилось, а для того, чтобы их поймать, пришлось по коллекторам побегать. А там — сам черт ногу сломит! Обратились за помощью к диггерам. Они ребята контактные, согласились. Так я пока с ними работал, баек подземных понаслушался — на три книги хватит. И в том числе рассказали они мне вот такую историю. Стояла, мол, в районе Воробьевых гор старая церковь. Лет триста стояла, пока не решили проложить в тех местах Ленинский проспект. Храм разровняли бульдозерами и засыпали грунтом. Старый священник, настоятель храма, якобы проклял то место, где стояла церковь, проклял своей жизнью, и от силы проклятия сразу умер. И с тех пор там творятся всякие странности и темные дела. В начале девяностых ушла и не вернулась целая группа диггеров — так никого и не нашли, даже тел. Еще сказали, лошади это место не любят, брыкаются, однажды чуть человека не убили. Там цирк недалеко, по утрам их выводят на прогулку, а два жеребца внезапно разъярились, бросились в сторону, понесли. Едва успокоили.
Савва упрямо мотнул головой.
— Все это неправда. Господь никогда не наказывает людей по просьбе других людей.
— А как же Моисей и египетские казни?..
— Что ты меня пытаешь? — насупился Савва, смущенный неожиданным вопросом. — Я же не церковник!
— Ладно, значит, ты считаешь, что Бог дал Дане силу карать преступников?
— Мне так кажется.
— Зачем? Почему для того, чтобы покарать этого омерзительного Устенко, понадобился Даня? Если Бог всемогущ, что же он не испепелил мерзавца раньше?
— Я тебе уже говорил: Господь наш всемилостив.
— А Даня, выходит, нет? И теперь он получил право выбора: наказывать или пощадить. Знаешь, не хотел бы я оказаться на его месте. Наверное, поэтому отец Сергий и наложил на него епитимью. Чтобы не преисполнился гордыни, то есть не решил, что он теперь — борец со злом номер один, и пора вымести всю нечисть огненной метлой.
