Взметнулись вверх огненные нити, отплясали в воздухе нечто замысловатое и исчезли. От фальшборта сейчас же отвалился добрый кусок. В возникшем проеме показались сегментные ленты щупалец.
От ужаса я едва не тронулся умом. Судорожно сунул руку в карман за револьвером, но понял, что не могу вынуть его покалеченными пальцами (то, что рука повреждена, я с перепуга не разобрал, зато теперь попал впросак).
Цилиндр медленно, словно нехотя, втянул себя на палубу. Наклонил бочкообразный корпус вперед и двинул на меня. Он был так близко, что я отчетливо слышал гул, рождаемый работой тысяч и тысяч электрических приводов в его чреве. Я чувствовал источаемый цилиндром запах — запах горячего железа и кремния. Я видел каждое отверстие, пробитое в корпусе пулями (а таких дыр было не меньше дюжины); я видел сквозь рваную прореху в круглом боку, как внутри движутся сложнейшие устройства, наделяя эту кучу железа подобием жизни.
— Помогите! Бога ради! — завопил я, отползая на локтях. — Спасите, братцы!
Со спардека ударил пулемет. Ударил практически в упор, ударил длинной очередью, обдирая с цилиндра броню, отрывая щупальца, круша хрупкую внутренность… И только счастливая случайность уберегла мою шкуру от свистящих рикошетов.
Эта «жестянка» приказала долго жить. Взорвалась брызгами расплавленного металла, извергла из себя облако черного дыма и сорвалась с края палубы за борт. Но на броненосце уже воцарился хаос: запахло жареным во всех смыслах.
На юте скрежетало железо и мелькали в воздухе огненные нити. Загрохотало на спардеке, это громыхание слилось с многоголосым воплем, и «максимы» одновременно замолчали; теперь только «гочкис» упрямо продолжал «забивать гвозди».
Еще один цилиндр промчал мимо; его побитый пулями корпус был обмотан порванными вантами. Эта «жестянка» небрежно, точно табуретку, отпихнула меня с пути горячим щупальцем и понеслась к трапу, ведущему наверх, к ходовой рубке. Я в это время уже освободил револьвер, поэтому, недолго думая, пальнул цилиндру вслед. Мягкая пуля со звонким «дзонг!» врезалась в броню боевого механизма. Цилиндр на долю секунды замер… а затем двинулся с прежним рвением, но в диаметрально противоположном направлении — то есть на меня.
Не знаю, что бы произошло дальше… вернее, знаю. Но до сих пор страшусь представить. Наверняка светящиеся нити рассекли бы меня вдоль и поперек, причем разрез оказался бы настолько тонким, что органы продолжили бы работу, не сознавая того, что они обслуживают покойника. Так и стоять бы мне на палубе, точно живому, пока что-либо не заставило бы пошевелиться.
…Однако, на мое счастье, в пустоши рванула очередная «рогатая смерть». «Кречет» опять подпрыгнул на добрых три фута, на рострах затрещали балки и вниз сорвался баркас. На моих глазах он рухнул на цилиндр, вмял его в палубу, а затем перевалился за фальшборт и был таков. Деформированный механизм поелозил на месте, трепеща пораженными тремором щупальцами, а потом отключился.
— Доктора! — заорали на спардеке. — Кто видел доктора? Доктор жив?..
Очевидно, на этом кричавший не успокоился, просто остальные слова заглушил возобновившийся стрекот пулеметов. Ну конечно, господа! Доктора вам подавай! Если состояние позволяет жать на гашетки, значит, сможете обождать минуту-другую…
Передышка! Я оглядел свои обрубленные пальцы. Вместе с осознанием того, что ранение имеет место быть, пришла и боль. Я словно окунул пальцы в кастрюлю с кипятком. Да-да, точно-с — с кипятком.
У-у, паскудина!
Кастрюля с кипятком на медленном огне!!! В кармане брюк нашелся не очень чистый носовой платок. Стоило его приложить к обрубкам, как он мгновенно напитался кровью.
Где-то неподалеку я оставлял пакет с перевязочными материалами. Ага, неподалеку… Что за мрак кругом? Голова — стоп! Отставить кружиться!!!
Я вцепился здоровой рукой в леерную стойку. Я стоял на том же месте, что и в ту ночь. Как и тогда, я лил кровь и очумело внимал происходящему вокруг меня.
А вокруг происходило нечто воистину грандиозное.
Пустошь курилась дымами. За какое-то короткое время она превратилась из монотонного полотна в беспокойную долину гейзеров, какие встречаются на Камчатском полуострове или на Огненной Земле. Постоянно что-то взрывалось, и пели, взрезая воздух, обломки всевозможных форм и размеров. По грязно-желтым облакам гуляли отсветы пламени, сквозь дыры в небесной пене на пустошь взирало похмельным взором маленькое красное солнце.
Цилиндры наступали! Караул!!!
Они шли на «Кречет» со всех сторон! Отовсюду!!!
Больше не было красивых формаций, как на параде; исчезла слаженность эволюций. Теперь цилиндры перли, как насекомые, учуявшие падаль. Вот только появилась черная точка на горизонте, через две минуты — это уже металлическая каракатица, без страха бросающаяся под пули. Казалось, что каждый механизм действует сам по себе. Но так ли было?
Захлебывались огнем «максимы», упрямо долбил «гочкис», гремели ружья. Потом вдруг, напрочь заглушив громы баталии, с левого борта «Кречета» ахнуло шестидюймовое орудие.
Пустошь пошла… как бы мелкой зыбью. И тут же пять приблизившихся к руслу Стикса цилиндров разлетелись вдребезги!
Это был сегментный заряд. Единственное средство, способное уничтожить идущую на корабль торпеду. В пылу боя кто-то не потерял голову и додумался зарядить шестидюймовку сегментным зарядом, поражающим цель осколками сверху!
Та же орудийная башня громыхнула вторым стволом. И сейчас же в пустоши стали взрываться «рогатые смерти». Одна за одной, одна за одной, и так по кругу. На западном берегу рванули все мины, на восточном — не меньше половины…
Тонны пыли и щебня подбросило к небу: чудовищная мощь взрывов в совокупности со слабой гравитацией сделали свое дело. Тучи стали свинцово-серыми, солнце померкло, на пустошь свалился сумрак. А затем грянул сверхплотный каменный ливень. Вместе с кусками перемолотой породы на палубу падали оторванные щупальца «жестянок», куски брони, ощетинившиеся оборванными проводами внутренние приводы боевых механизмов…
На какое-то время мы потеряли ощущение пространства и самих себя. В ушах громыхало, глаза не могли отличить неба от земли, вдобавок «Кречет» безжалостно трясло и раскачивало. Словно мы угодили в жестокий шторм! Дышать стало нечем: все задыхались, кашляли и безбожно ругались.
Тяжелая пылевая завеса отгородила нас от пустоши. Пулеметы снова смолкли. Зато стали слышны голоса людей. Кто-то монотонно требовал патронов, кто-то подвывал от боли, а на кого-то нашел приступ нездоровой веселости.
