да что ж поделать, Аорташ в бесконечной милости всех своих детей принимает, когда бы они к нему не пришли, — при этих словах документы, с которыми он работал, отлетели в сторону, а перед писарем лег чистый лист бумаги, — имя!
— Мое?.. — спросил я. Мне всё ещё было трудно соображать.
— Своё я знаю, — так же без эмоций ответил писарь.
— Да… Дамиаш…
Вслед за этим мгновенно последовал звон: писарь, окунув перо в чернильницу, опрокинул её. За моей спиной тоже раздался шум: похоже, один из охранников уронил свою дубинку.
— Дамиаш?! Неужели тот самый Дамиаш?! А ну-ка, — он бережно взял меня за подбородок и приподнял голову, — и ведь верно, глаза-то синие. Ну, это, конечно, все объясняет. Да что ж вы вот так вот, — откинувшись, он полез в свой стол и буквально через пару мгновений дал мне стакан с пенящейся красной жидкостью, — пейте, пейте, вам лучше станет! Сам Дамиаш, да на испытание, ну надо же…
Писарь продолжал восторженно щебетать, пока я пил то, что мне дали. На вкус напиток напоминал газированную воду, и после первого глотка я, наконец, смог сконцентрироваться и собрать мысли в голове.
— Я надеюсь, с нашими проводниками проблем не было, — он строго глянул мне за спину, — вас встретили, как подобает?
Мне не надо было смотреть назад, чтобы понять, что двое несчастных охранников сейчас обливаются холодным потом. Часть меня, особенно до сих пор болевшие живот и горло, мстительно требовали рассказать всю правду. Но стоило ли?
Я не просто так читал откровения в своем мире, откровения, показывающие правду о нашем мире, вернее, о той его малой части, что доступна нашему пониманию. Коснулись они и устройства загробной жизни. И если я хоть что-то верно вынес из них, то души, проходящие службу, должны выполнять свой труд в срок, превышающий человеческую жизнь в десятки раз. Так неужели я позволю допустить, чтобы из-за моей обиды двоих бедняг вновь отправили на самые низы службы? Если я так поступлю, то уж точно заслужу ещё пару хороших пинков. Так что лучшим выходом было бы сказать часть правды.
— Ну… они, конечно, удивились, что я оказался здесь в таком возрасте…
— Иии? — требовательно спросил писарь.
— Ну, они спросили, не пьяница ли я или не атеист…
— Да, такие иногда у нас бывают, — он нетерпеливо дёрнул головой, — и что потом?
— Я сказал, что нет. Они… пожали плечами и отвели меня сюда.
Картинка поплыла перед моими глазами. А в памяти вспыхнул яркий образ:
— …Я не могу обманывать своего папу… — грустно говорит маленькая рыжеволосая девочка.
— А тебе не надо его обманывать, — отвечает ей высокая черноволосая колдунья, — ты просто ничего не говори, и все…
Я тряхнул головой, прогоняя наваждение. Странно, и, главное, как сильно! Словно я снова смотрю этот мультфильм вживую…
— …Понятно. То есть мы не знаем, у кого единственного из представителей нашей расы синие глаза? — донесся до меня зловещий голос Писчего.
— Боюсь, что ваше обвинение несколько несправедливо, — заметил я, решив, что раз начал выгораживать незадачливых проводников, то буду уже делать это до конца, — видите ли, я был так ошеломлён попаданием сюда и своей слабостью, что почти не раскрывал глаз, — я все-таки рискнул обернуться: несчастные Кайто и Тойди стояли по струнке, со страхом ожидая исхода беседы, — так что по глазам они меня точно узнать не могли. Да и представиться мне не хватило смекалки — я был слишком дезориентирован случившимся.
— Ну, допустим, — нехотя протянул писчий, — а что за шум был по пути сюда?! Я, как минимум, один раз слышал звук падающего тела! Вы что, по пути сюда умудрились его уронить?
— Да, но их вины в этом не было, — снова вмешался я, заставляя свой голос звучать твёрдо, — они меня тащили сюда почти всю дорогу, я думал, что восстановился и попробовал было пойти сам. Неудачно.
Писарь сверлил взглядом проводников. В конце концов, он снова обратил взгляд на меня и выдавил из себя то, что при наличии хорошего воображения и значительной дистанции можно было бы назвать улыбкой.
— Ну, хорошо. Просто мы этих двоих совсем недавно сюда перевели, и они ещё не успели усвоить все…в общем, хорошо, что мне не пришлось за них краснеть. Эй, вы! — обращение уже прозвучало к проводникам, — отведите его в Ученическую, но дайте отдельную комнату, нечего ему сидеть вместе с молодняком. Так же проследите, чтобы у него было в достатке Эликсира, и дайте ему инструкции касательно того, что он должен будет сделать.
— Так точно! — отчеканили Кайто и Тойди. Я поднялся, они поманили меня к одной из дверей и, пропустив вперед, закрыли её за мной. Затем Тойди вышел вперед, я шёл посерёдке, а Кайто замыкал шествие. Неловкое молчание длилось больше пяти минут. В конце концов, решившись, я обернулся к Кайто и тихо сказал:
— Прости, пожалуйста, за то, что я наговорил тебе внизу… про отца. Я не знаю, что дёрнуло меня сказать такую грубость…
— Прости, — звенящим шепотом повторил Кайто, его лицо выражало удивление и потрясение, — после того, что случилось, после того, как ты… как я… ещё и просишь прощения, — в этот он момент шагнул ко мне и обнял так крепко, как меня не обнимал ещё никто и никогда. Так, наверное, обнимают любящие старшие братья, — да ты понимаешь, от чего нас избавил?!
— Представление не имею, и знать не хочу, — ответил я, отвечая на его объятие, — я лишь знаю, что забыл о праве каждого на уважение. И о том, что идеальных не бывает: каждый может ошибаться.
Отойдя от меня на шаг, он взглянул мне прямо в глаза. И сколько же в них было радости и света. Как я только раньше этого не заметил?
— Идём, — сказал он, — нам надо тебе очень много рассказать.
