— Ну, неси.
На самом деле я был уверен, что она сама зашьет. Не знаю… Может, это стереотип, но шитье вроде женская работа. К тому же нет ничего зазорного в том, чтобы зашить пиджак человеку, который помог тебе избавиться от наехавших бандитов. Проблема, видимо, в искренней уверенности Кати, что это она мне помогла. Хотя, может, и не в этом. Короче, мои предположения на ее счет блестяще подтверждались — непростой человек.
Пришлось брать иголку и заниматься пиджаком.
— Можно один вопрос? — обратился я к ней, закончив работу.
— Валяй, — кивнула она. — Что будешь пить, чай и кофе?
— Лучше кофе.
— Тогда кофемолка вон в том шкафу. И зерна там же.
«Черт, — подумал я. — Это уже перебор». Но все же пришлось молоть кофе самому. Катя высыпала порошок в турку и поставила на плиту.
— Так что у тебя за вопрос? — повернулась она ко мне.
— Ну… Когда мы встретились, ты говорила так… В общем, на сленге.
— И что?
— А потом перестала. Можно узнать, почему?
— Да. Это проверка. Тест.
— Для меня?
— Конечно.
— И в чем же он заключается?
— Обычно от женщин ждут милого, доброго поведения, чтобы они говорили и вели себя кротко, чтобы мужикам в рот заглядывали. Какой-нибудь козел-мачо, у которого объем яиц вдвое превышает объем головного мозга, на твоем месте сразу бы потерял ко мне интерес. А ты нет. Напрягся немного, но это нормально. А потом ты увидел духов, и все тесты стали вообще ни к чему.
— Вот как? Это настолько важно?
— Конечно. Все люди видят одно и то же. Все без исключения. Только одни очень материальны и замечают лишь вещи, имеющие сиюминутное значение. Другие, когда им покажешь, видят гораздо шире, а третьим и показывать ничего не надо. Мне, например. Но даже таких, как ты, мало. А с другими я не могу. Мне с ними скучно.
— Сo мной, значит, нет?
— Был бы ты обычным, я бы не пригласила тебя домой.
— Значит, этим сленгом ты отсеиваешь козлов-мачо? И тем, что кофе самому надо молоть?
— Тебе что, трудно было кофемолку включить?
— Но я же у тебя в гостях!
— Не переломишься.
Снова сказала, как отрезала. Ответ не подразумевал не то что возражений, а даже рассуждений по этому поводу.
— Что собираешься делать дальше с бумагами Веника? — спросил я.
— Поторгуюсь и продам ему же. Если не убьют, конечно.
— Ну, это у них теперь вряд ли получится.
— Почему теперь? — Катя удивленно подняла брови.
— По кочану, — усмехнулся я.
Мы уже допивали кофе, когда в дверь позвонили.
— Так… — Катя отставила чашку. — Кажется, начинается второе пришествие.
— Думаешь, снова эти уроды?
— Больше некому.
У меня невольно сжались кулаки, а глаза обежали кухню в поисках приличного ножа. Драться на кулаках с тем же чеченом мне не хотелось совершенно, а при вторжении в квартиру можно запросто и без юридических последствий применить что-нибудь посерьезнее. Катя метнулась к двери и глянула в глазок.
— Это хуже, чем люди Веника, — шепнула она. — Это менты.
На мой взгляд, хуже того чечена точно быть никого не могло. А ментов, понятное дело, вызвали соседи.
— Чего ты не открываешь? — спросил я.
— Дурак, что ли? Сиди тихо!
— Да это ты с ума сошла! Дверь на фиг высадят.
— Без домкрата вряд ли.
Снова раздался звонок, на этот раз гораздо настойчивее.
Он сильно действовал мне на нервы — терпеть не могу вступать в конфликт с представителями власти.
— Сломают! Как пить дать сломают! — заорал я.
Она опять шикнула.
Череда звонков становилась все напряженнее, наконец и у Кати не выдержали нервы.
— Не заорал бы — пронесло бы, а теперь они услышали, что мы тут, и точно дверь сломают.
Она начала лязгать засовами, и, как только замки открылись, дверь распахнулась от мощного толчка, едва не ударив ее в лоб. В комнату ворвались два молоденьких лейтенанта милиции, форма на обоих висела неопрятно, как на железнодорожных проводниках, проехавших от Москвы до Владивостока, оба без фуражек, от обоих несло отчетливым перегаром. Один был светловолосым, а в роду другого не обошлось без мусульман-горцев, оставивших ему в наследство темное лицо, жесткие черные волосы и сверкающие глаза.
— Эй, поосторожнее! — осадил я их.
— Что? — выпучил глаза белобрысый. — А на пол!
— Да погодите вы!
Чернявый без дальнейших разговоров хотел врезать мне резиновой палкой в плечо, но это не так просто сделать — и у более ушлых не всегда получалось. В общем, я увернулся, без малейшего намерения ответных действий. Мента это разозлило, и он принялся молотить палкой, желая нанести хоть один удар, но я отступал, отшагивал, наклонялся, пока он не врезал дубинкой в дверной косяк и не остановился, запыхавшись.
— Вот сука! — прорычал он.
— Остынь, — посоветовал ему белобрысый. — Вызывай наряд. А вы оба давайте документы.
— На нас напали! — снова подал я голос.
— Мы защищались, — добавила Катя.
— Документы, мать вашу! — заорал белобрысый мент. — Перестреляю на хер тут всех!
Я не знал, что делать, в любом случае не драться же с милицией! Не бандиты все же.
Катя побледнела и шмыгнула в комнату за паспортом.
— Не надо было открывать! — шепнула она мне.
— Ты еще поговори, прошмандовка! — кинул ей вслед белобрысый, громко втянув носом сопли. — А ты чего встал? Верткий очень? От пули не увернешься! Паспорт давай.
Я достал из кармана новенький паспорт, полученый взамен удостоверения личности.
— Где работаешь?
— Пока нигде.
— Бомжуем?
— Откуда такие выводы? — я начал заводиться.
— Заткнись и отвечай на вопросы.
— Там прописка стоит.
— Левая, — уверенно заявил чернявый. — Да и паспорт поддельный.
Он взял мой документ у белобрысого, повертел, разве что на зуб не попробовал, полистал, затем молча разорвал пополам.
— Точно поддельный, — заявил он, засовывая обрывки в карман.
— И как это понимать? — хмуро поинтересовался я.
— Так, что у тебя нет документов и до выяснения личности будешь сидеть в клетке, — объяснил белобрысый. — Эй, красавица, долго тебя ждать?
Катя вышла из комнаты и протянула ему небольшую корочку.
— Я паспорт просил! — разозлился мент, но удостоверение все же открыл. — Сука! Еще и журналистскую ксиву липовую сует! Какая из тебя журналистка? С Герой небось наркотой торгуешь! Паспорт где?
— В Караганде, — спокойно ответила Катя.
— Слушай, да она тут без регистрации! — обрадовался чернявый. — Загребай их, и поехали.
— Никуда я не поеду, — покачала головой она. — А если вы сейчас не уберетесь, то я подам на вас в суд за попытку изнасилования. А через три дня в газете выйдет статья обо всем, что случилось.
