— Что тебе непонятно? Огонь, камень. Стихиальная система. Сверху должна была быть воздушная сетка.
— Стихиальная система защиты?
— А с чего ты взяла, что это была только защита?..
— Нет, ну правда, вам трудно, что ли, объяснить?
— Трудно, Серт. При полном отсутствии у тебя знаний по части магии вообще и системной магии в частности. Мы тут обсуждаем вопросы остатков магических систем. Не мешай, пожалуйста.
— А, собственно, обсуждение мы с тобой уже закончили. Мало данных, что тут ещё скажешь?
— Мы ведь можем вляпаться в действующие остатки системы.
— Для того мы и смотрим. Пошли наверх.
Мы миновали три этажа башни — обширных, просторных на изумление и — как я заметил — не очень удобных для отражения нападения извне. Впрочем, что я мог знать о магических способах штурма? Может, для магического боя тут всё и было идеально. Аштия подошла к наполовину обрушенной лестнице, ведущей выше, с сомнением покачала головой, разглядывая её остатки.
— Не стоит. Мало ли…
— Не стоит, — согласился Ниршав. — И отсюда всё замечательно видно… Ёж твою медь… Замечательно…
Он безотрывно смотрел в окно — широкое, сводчатое, отделанное выпуклой каменной резьбой, странными фигурками, украшающими и внутреннюю, и внешнюю части наличника. Кое-где даже сохранились цветастые инкрустации со вставками из красивых цветных камней, может быть, даже полудрагоценных. «Уж конечно, сделаны они были не для красоты, — подумал я. — Для магии, конечно». И потому поостерёгся трогать вставки пальцами.
Отвлёкшись от отделки окна, я посмотрел туда же, куда вот уже почти минуту смотрел мой спутник.
Двор, вымощенный булыжниками, отсюда смотрелся уже как роскошный широкий проспект, уходящий в перспективу, а строения по его сторонам — как высокомерные, массивные, но всё же дворцы… Дворцы, чёрт побери, вполне натуральные. Хоть и лишенные такой необходимой, на мой вкус, принадлежности дворца, как колонны, и явно построенные по одному плану: законы симметрии тут соблюдались с ещё большей скрупулёзностью, чем законы эстетики. Эстетика тоже присутствовала — какая-то грозная, пугающая, нечеловеческая, но затягивающая. От останков титанического комплекса невозможно было оторвать глаз.
Проспект, шедший через комплекс, подходил в конце концов к массивному зданию, мигом вызывавшему у меня ассоциацию и с Вавилонской башней, и с какой-нибудь среднестатистической пирамидой инков, только очень уж сильно вытянутой вверх. Строение было отделано галереями, так же лишёнными колонн, как и все окружающие здания, и галереи эти шли по стенам здания так своеобразно, что зрелище заставляло усомниться в здравости своего ума. Разве галереи могут идти так резко вверх, потом вниз… Может, декоративные? Или там лесенки? Но зачем вообще было так делать? Для красоты? Ради магических надобностей?
— Чёрт побери, — выдохнула Аштия. И, оглянувшись, посмотрела на Ниршава. — Ты такое когда-нибудь видел?
— Нет. В Солиаре строят совсем иначе.
— Что такое Солиар?
— Серт, так называется мир, откуда родом наш император.
— Самоназвание у него другое, но у нас его называют именно так, — пояснила Аштия. — Его величеству, как понимаю, всё равно. Он не настаивал на самоназвании. В Солиаре действительно совсем по-другому строят.
— Так что же здесь за народ?
— Полагаю, нам этого уже не узнать. Как видишь, этот народ был, а не есть. По крайней мере, здесь.
— Ты выдаёшь желаемое за действительное. Посмотри, в каком всё великолепном состоянии! Наверняка они оставили это место сравнительно недавно. А может, и не оставили вовсе.
— Здесь всё заброшено. Как можно говорить о присутствии именно тут кого-то из местного народа?
— Не прямо тут, согласен, но, вполне возможно, поблизости, — Ниршав явственно нервничал, однако пока держал себя в руках. — И, может быть, наведываются сюда. Здесь всё в слишком хорошем состоянии для давно заброшенного места.
— Давай осмотрим поближе, — согласилась женщина. — Идём.
И мы гуськом спустились по лестнице на самый нижний этаж, где я вновь попытался угадать, что же подвигло моих спутников на обсуждение, в котором я понимал лишь отдельные слова, общий же смысл от меня решительно ускользал. Но ничего интересного рассмотреть не смог — обычная зальца, с остатками мебели. Под этими сводами, наверное, охрана коротала время, выходя по необходимости к воротам, и, может быть, проводила расчёты по сборам, ежели таковые в демонических мирах придуманы и совершаются при въезде в город, например, с товаром.
— Идём, Серт! — позвала меня Аштия. Она уже стояла у входа в башню.
Мы выбрались наружу, под мелкий, начавший сеять с неба дождик — практически неощутимый на лице, зато вполне ощутимо впивавшийся в одежду и наполнявший её собой, как кувшин — влагой. Я застегнул куртку и натянул на голову капюшон: что поделать, из всех троих я пока пребывал в самом выгодном положении.
— Идём, — позвал Ниршав, и первым двинулся в проход между башен, напряжённо и вместе с тем с любопытством вертя головой.
Аштия зашагала за ним, легко, несмотря на доспех, прыгая с камня на камень там, где трудно было пройти. Ещё не миновав башни, сняла с пояса диск, потрогала пальцем один из камушков. Задержала шаг, хмурясь, покосилась в небо, словно в досаде на небесный «подарок».
— Подожди-ка. Серт… Ниш! Погоди!
— Жду. Смотри, брусчатка-то в каком хорошем состоянии!
— Подожди, — она нагнала спутника и остановилась рядом, сурово разглядывая развернувшуюся перед нами площадь. Удержала офицера, попытавшегося было шагнуть вперёд. — Нет, постой. Что-то такое мне кажется… Не ощущаешь?
— Что именно, — Ниршав поднёс к глазам свою висюльку. — Всё ж нормально?.. То есть не совсем, да. Смотри, фон даже ниже, чем это нормально для нас, людей. Для демонов тут вообще мгновенная душегубка. Но если мы пару часов пробудем в настолько разрежённом фоне, нам же ничего не будет! Потом вернёмся в нормальный.
— Нет, подожди!
Женщина запустила пальцы в пояс и вытащила одну из иголок с навершиями, позаимствованных у меня из аптечки. Огляделась, подняла с брусчатки деревянный обломок, глубоко засадила туда иголку и вытянула палку перед собой настолько далеко, насколько смогла. Сделала три осторожных шага.
Точёное навершие вдруг полыхнуло ярчайшей вспышкой, полоснувшей по глазам, словно обындевевшая перчатка, и взорвалось мелкой хрустальной пылью.
