Все происходило быстро и медленно одновременно. Все происходило само собой. Сколько голов он сокрушил своей палицей и сколько костей сломал, Борис не считал и не помнил.
Он просто чувствовал, что дерущихся людей вокруг становится меньше. А лежащих в неподвижности и корчащихся на окровавленном песке — больше.
Чей-то топор, ловко подставленный лезвием под удар, обрубил рукоять палицы под железным набалдашником. Увесистый, измазанный кровью металлический шар покатился под ноги. Борис продолжал драться дубинкой-обрубком.
Схватить что-то другое, более для этого подходящее, просто не было времени.
А потом начался главный бой. Из общей свалки ему навстречу вынырнули обезумевший бородатый дикарь и чернявая трéска. Оба уже без шлемов, оба в расколотых, болтающихся на ремнях латах, оба с ног до головы заляпаны кровью. И не понять — своей ли, чужой?
Видимо, все же чужой.
Прорвались-таки! Дорвались. И даже умудрились выжить в жестокой гладиаторской мясорубке!
Ну что ж… Пришло время умирать. Кому-то из них троих — пора.
Бородач атаковал Бориса первым. Чернявая пока держалась сзади.
Борис увернулся. Кривое лезвие рассекло воздух над головой. Борис ударил обрубком своей палицы по руке, державшей клинок.
Бородач выронил оружие.
А теперь — по морде!
Что-то хрустнуло. Слава богу — не дубинка. Дикий покачнулся. Нос сломан. Губы разбиты. В красных пузырях белеют осколки зубов. Всклокоченная борода — вся мокрая от крови. Другой давно бы уже лежал. Этот — нет. Хрипя и рыча, этот прет вперед.
Борис взмахнул дубинкой снова. И еще раз — по морде!
Дикий отшатнулся. Кровавые сопли — в стороны. Вместо лица — каша. Невероятно! Безумец все еще держится на ногах. Тянется к горлу противника.
В следующий удар Борис вложил всю силу. Шарахнул в голову — над левым ухом. Дубинка треснула. Раскололась. Голова бородача дернулось вправо. Противник тоже подался вбок. Подломился. Рухнул в песок. Вот теперь — готов.
Стоп, а где чернявая?! Только что маячила впереди. Пряталась за широкой спиной дикого, выбирая подходящий момент для атаки. Теперь ее нет.
Борис крутанулся, оборачиваясь.
Вот она! Пока он ломал дубинку о чужой череп, девчонка зашла со спины.
Чернявая прыгнула на него, словно дикая кошка. Сделала выпад, целя длинным стилетом в горло. Борис, памятуя о печальной судьбе Щербы, отпрянул. Кинжал вспорол воздух.
Еще выпад. Заточенное лезвие блеснуло перед глазами.
Борис машинально подставил под удар расколотый обломок дубинки, намереваясь отбить блестящую смерть. А получилось — что заслонился от нее.
Узкое острие попало в трещину, вошло глубоко в дерево. Застряло. Этим следовало воспользоваться.
Борис с силой провернул кисть. Обломок палицы увлек за собой оружие чернявой. Кинжал выскользнул из ее пальцев. Да так и остался торчать в палке. Качнулась в воздухе кинжальная рукоять…
Девчонка, однако, сдаваться не собиралась. Она резко вскинула ногу, целя Борису в пах.
В общем-то, он ожидал от нее нечто подобное. От такой — следовало ожидать. Потому и среагировал молниеносно.
Свободной рукой Борис перехватил ногу чернявой. Чуть крутанул. Девчонка попыталась вывернуться и вырваться. Не смогла. Грохнулась лицом в песок и кровь.
Колизей исходил воплями. Трибуны бились в экстазе.
Как, оказывается, мало надо людям для счастья. Увидеть, как один человек убивает другого, — и все. И радости — полные штаны! И свинячий восторг прет изо всех дыр!
Он крепко держал чернявую за лодыжку, прижимая девчонку к песку. В таком положении она не опасна.
Правда, другие… Борис стрельнул взглядом по сторонам.
И с удивлением обнаружил, что других больше не было. Все уже закончилось. Почти все. Почти закончилось.
Так быстро!
На арене остались только два живых и боеспособных гладиатора. Он и чернявая. Остальных уже можно было списывать с колизейских счетов. Остальные либо мертвы, либо искалечены настолько, что не могут подняться и продолжить бой. А в данной ситуации это равносильно смерти.
Краем глаза Борис заметил Георгия, вцепившегося мертвой хваткой в горло какого-то патлатого здоровяка. Рыжий напоролся на обломок копья, который все еще сжимал в руках его противник. Меч Георгия — тот самый меч, который чуть не достался Борису, — торчал из шеи копейщика.
Судя по всему, эти двое насадили друг друга на сталь только что. Оба, вон, еще подрагивают в агонии. И кровь из тел хлещет вовсю. И на лицах — маска боли, а не маска смерти. И шевелятся бледные губы. И в глазах — осмысленный взгляд. Но это ненадолго.
Колизей надрывался. Борис начал прислушиваться к тому, о чем кричат зрители. Начал разбирать слова. Собственно, слов-то было всего два.
— Трахни! Убей! Трахни! Убей! — скандировали трибуны.
Борис удивленно глянул за пластиковую ограду. Они это что, всерьез?
Возбужденные люди в VIP-зоне яростно жестикулировали обеими руками. Большой палец, опущенный вниз, — знак смерти. И средний палец, торчащий верх. Совсем другой знак…
— Трахни! Трахни! Убей!
Было похоже, что — да. Что всерьез. Разгоряченная публика жаждала не одной только крови. Публика хотела увидеть клубничку в крови.
Борис растерялся настолько, что не уследил за чернявой. Изловчившись, та неожиданно извернулась всем телом, больно ударила его по рукам свободной ногой. Вырвала другую ногу из захвата. Перекатилась в сторону — туда, где валялся меч бородача с разбитой головой.
Он едва опередил ее. Ногой отшвырнул меч в сторону. Подошел к девчонке.
Та запаниковала. Быстро-быстро поползла от Бориса спиной назад. Кажется, она даже… Да, она плакала! Видимо, понимала, что другого оружия ей схватить уже не дадут.
Чернявая не отрывала глаз от палки в его руке. В сломанной, потрескавшейся, перепачканной кровью дубинке все еще торчал ее кинжал.
— Трахни ее! Убей! — рокотали трибуны.
— Лучше убей сразу! — истерично выкрикнула чернявая, захлебываясь в слезах.
Сейчас она вовсе не казалась необузданной дикой. Сейчас она была перепуганной вусмерть девчонкой.
— Слышишь, пятнистый, лучше убей!
Да какой он сейчас пятнистый-то?! Сейчас он такой же трес, как и она. Такой же гладиатор.
Ни убивать ее, ни тем более чего другого над ней сотворять Борису не хотелось. Но…
— Трахни! — требовал стадион.
Очень интересно — и как же? Он вообще не представлял, как это можно вот так, вот здесь, на арене, под прицелом камер и тысяч глаз. Гвоздь, может быть, и смог бы. Но он не Гвоздь.
— Трахни! Трахни! — ревели трибуны.
— Все равно не дамся! — отползала она от него. — Не лезь! Пожалеешь!
Успокоить бы ее нужно. Для начала. Нокаутировать, к примеру. А дальше…
