— Что ж, уже неплохо, — буркнул Беккер, выслушав перевод Акорны. — Остается только надеяться на то, что сегодня этот большой парень пребывает в хорошем настроении.
Тагот прикоснулся к его плечу и попросил Акорну перевести для капитана его слова:
— Теперь правьте на звезду, расположенную в центре и чуть пониже глаз Звездного Кота.
Беккер так и сделал.
Перед ними возникла гряда невысоких гор — белых, словно кости, в свете кошачьего взгляда двух лун. Перевалив через нее, пассажиры флиттера обнаружили, что горы не вытянуты в линию, а опоясывают огромный глубокий кратер.
— Спускайтесь в кратер, — велел Тагот, — но не приземляйтесь. Я покажу вам, куда лететь.
И на сей раз Беккер выполнил его указания. Внезапно Тагот сказал:
— А теперь развернитесь в сторону пустыни — резко, вот так… И летите по направлению к той тени, которая залегла между внутренней стеной кряжа и кратером.
Беккер беспрекословно повиновался, и через несколько секунд перед ними разверзлась черная пасть пещеры в стене кратера. Им показалось, что в темном провале парят сотни светлячков, которые, несмотря на огромное их количество, все равно не могут разогнать царящий здесь мрак.
— Опускайтесь и садитесь, — сказал Тагот.
Беккер, хотя и не видел, что находится под ними, начал снижаться. Светлячки внизу стали приближаться, увеличиваться в размерах и вскоре превратились в пламя многих факелов, которые держали в руках приближающиеся к флиттеру люди.
— Добро пожаловать в цитадель аридими! — провозгласил Тагот.
Люди, встретившие прибывших, были вооружены разнообразным холодным оружием, сверкающим в свете факелов: ножами, копьями, мечами. Свет отражался и в похожих на монеты глазах котов-хранителей, которых было еще больше, чем людей. Ни один из них не запрыгнул на корпус флиттера, чтобы поприветствовать гостей, как это было в Храме джунглей. Коты Хиссима, до предела измотанные утомительным путешествием сквозь песчаную бурю, сидели и устало ждали, что же будет дальше.
— У вас здесь есть друзья? — спросила Акорна Тагота.
— Кое-кто меня здесь знает, но в последний раз я был здесь довольно давно, так что эти молодые люди, призванные защищать Храм, скорее всего, вряд ли слышали обо мне. И есть еще одна вещь, о которой вам следует знать. Жрецы, занимающие высшие посты в здешней иерархии, говорят на особом, секретном языке. Мне не выпала честь изучить его. Во время моего пребывания здесь я еще не пользовался необходимым для этого доверием.
— В таком случае первой пойду я, — заявила Акорна. Беккер попытался было возразить, но она лишь улыбнулась и положила руку ему на плечо: — Все-таки есть свои положительные стороны в том, чтобы быть мифологическим персонажем, о явлении которого говорится в древних пророчествах, правда, капитан?
Колпак флиттера открылся, и «почетный караул» сразу же обступил шлюпку со всех сторон, встав так близко, что можно было сосчитать волоски в усах котов и на руках мужчин. Акорна шагнула из флиттера, гордо подняв украшенную рогом голову. В этот момент она выглядела столь же эффектно, как и ее Предки, разве что была гораздо стройнее и грациознее.
— Приветствую вас, — проговорила она на макахомианском диалекте, которому ее обучила Надари. — Меня зовут Акорна. Я — посланник народа линьяри. Раньше вы уже встречались с одним из моих собратьев, с тем, кого вы называете Спутником Звездного Кота. Мне говорили, что вы ожидали моего прибытия.
Беккер и РК тоже вышли из флиттера и встали по обе стороны от девушки, готовые дать решительный отпор любому, кто осмелится поднять на нее руку.
— Приветствуем тебя, Кхорнья! Добро пожаловать! — проговорил маленький сморщенный человечек, растолкавший факелоносцев и выбравшийся вперед. — Твое прибытие — действительно достойный повод для празднества. Мы также рады, что ты привела к нам Йонаса и РК.
В его произношении, несмотря на то что он сильно коверкал слова, безошибочно чувствовались нотки языка линьяри.
* * *
Надари Кандо никто не смог бы упрекнуть в трусости, а многие пункты ее послужного списка свидетельствовали о необычайном мужестве этой необыкновенной женщины и ее выдающихся бойцовских качествах. Поэтому не страх грыз ее теперь, когда она, со связанными руками и ногами, сидела в задней части флиттера, которым управлял Дсу Макостат. Нет, скорее всего, самым сильным из чувств, которые она сейчас испытывала, было отвращение к Эду и, пожалуй, еще больше — к самой себе. И она, и Эду изначально допускали, что события могут пойти именно в таком направлении, хотя Надари подобный вариант казался маловероятным. Она давно успела превратиться из ребенка во взрослого человека, более того, в солдата — сильного и подготовленного.
Вероломный кузен обернулся и, ухмыльнувшись, бросил на нее сальный, многозначительный взгляд, она же посмотрела на него, как на насекомое, и продолжала думать о своем. А думала Надари лишь об одном: как вырваться из лап этих двух негодяев. Но вдруг внутри себя она обнаружила другую Надари — молоденькую, злую, испуганную и почему-то испытывающую чувство стыда, о котором она теперешняя давно успела позабыть. Этот стыд не был связан с какими-то постыдными поступками, которые она под воздействием наркотиков совершала по приказам генерала Иквасквана и его дружка графа Эдакк Гануша, выступая в роли пыточной машины, направленной против линьяри. Нет, она испытывала стыд от того, как смотрел на нее Эду, — так, словно она стала его соучастницей в каком-то отвратительном деле и, таким образом, оказалась в полном его распоряжении.
До этого дня несколько сотен мужчин домогались ее благосклонности, и большинству из них (Надари вряд ли согласилась бы признаться в этом кому-либо) улыбнулась удача. Но ни одному из них не удавалось заставить ее почувствовать себя грязной. Эду это удалось сделать с помощью всего лишь одного взгляда.
Когда она была свободна и находилась в окружении своих друзей, Надари, глядя на Эду, полагала, что смогла избавиться от ощущений, которые неразрывно ассоциировались у нее с этим человеком, — стыда и чувства собственной беспомощности. Но сейчас, когда, связанная и беспомощная, Надари снова оказалась в его полном распоряжении, какая-то часть ее ощутила себя так же, как в пять, восемь или десять лет. В те времена при любом удобном случае он торжествовал, одерживая над ней победы в их «бойцовских состязаниях», лапая, тиская ее и допуская даже еще большие непристойности. Со временем его пакостная натура находила все новые выходы, еще более омерзительные проявления, причем он, считая себя всемогущим победителем, полагал, что вправе вытворять все это.
