– Если полезут сюда, будет туго, – прошептал я.
– Да, рано с четвёртого спустились, – согласился Ткач.
– Здесь окна в спальне тоже на другую сторону выходят, – сообщил я. – Пойду гляну, может, получится выбраться незамеченными. Прикрой, если что.
– Принято.
Я прополз на карачках сначала к окнам, выходящим на улицу. Темень, сулящая нам лёгкий выход из этой переделки, мне совершенно не мешала сориентироваться на месте. Да и светить фонарём в сторону, откуда стреляли, мне бы мама не разрешила, будь у меня таковая. Я вообще-то, если честно, сильно позавидовал Альбертику. Он с детства был окружён материнской заботой и лаской, что, впрочем, не прибавило ему умственного здоровья.
Насколько я смог разглядеть ещё днем, Карпинск по своей архитектуре мало чем отличался от Березников, но был раза в три меньше. Улица Мира, центральная и единственная, застроенная высокими пятиэтажными домами, со всех сторон была окружена низкорослым частным сектором. Так что если незаметно проскочить открытое пространство между пятиэтажками, потом можно затеряться среди заборов, пристроек и сарайчиков.
Внизу тем временем кого-то поймали. Или приволокли подранка из дома напротив. С ним, кстати, произошли те же метаморфозы, что и с нашим. Фасад справа обрушен наполовину. Скатной крыши вообще нет. А его сосед под номером пятьдесят девять и вовсе лежит в руинах.
Всё! Заказ Саманты накрылся. Где я там, среди обломков, её тётку искать буду? Похоже, в Соликамск нам теперь обратной дороги нет. А вот к Косьвинскому камню очень надо.
Однако тех, внизу, наши планы не интересовали. Расположились они там капитально. Развели костерок. И не один даже. С той стороны, куда я планировал наше организованное бегство, доносились крики поджариваемого пленника.
Суровые ребята, а главное – много их. Да ещё подошли. Пора возвращаться к напарнику. Обрадую его.
– Не хотел тебе говорить, Ткач, но положение у нас хуёвое, – прошептал я, устроившись у входа на кухню.
– Что, хуже, чем тогда у менкв на поляне?
– Пожалуй. И даже хуже, чем у дикарей на жертвенном обеде. Тут твари шибко разумные, с огнестрелом и в большом количестве. Обложили нас со всех сторон. Одно хорошо – о нас пока ничего не знают. Но, думаю, это ненадолго.
– Что предлагаешь?
– Ночуем здесь. А утром видно будет. Может, и само рассосётся. Только, чур, не храпеть.
…Мы уже и выспались на славу, и уничтожили приличное количество Елдановых запасов, а эти обормоты и не думали уходить.
Рассвет, обещающий ещё один короткий северный день, обнажил всю глубину перемен, произошедших с городом за эту странную ночь. Вернее, за один её миг, отделяющий электрический свет лампочки в торшере от кромешной тьмы. Карпинск лежал в руинах. Дом Самантовой тётки не один был разрушен вплоть до фундамента. На стенах многих пятиэтажек следы крупняка и пробоины от снарядов. Почти все панели закопчённые, а под сугробами угадываются остовы битой техники. Похоже, когда-то давным-давно в городе шли нешуточные бои. Но ведь ещё вчера ничего этого не было! И именно это обстоятельство, а не толпа людоедов внизу, побуждало меня убраться отсюда как можно скорее. Как поступить с сегодняшними вооружёнными оборванцами, я знал, а вот как быть с тем, что вчера навеяло морок на целый город, представления не имел. А когда не знаешь, что делать, надо бежать.
– Какие мысли? – поинтересовался Ткач, глядя на снующих внизу засранцев.
– Обычные. Убьём их всех.
– Серьёзно? Я насчитал тринадцать.
– Ты суеверный?
– Да. Я верю, что пяти патронов не хватит на тринадцать ублюдков.
– Вот тебе ещё два, – передал я Ткачу ВСС, перевёл «АПБ» в одиночный режим и двинулся к выходу. – Начну с улицы. Не вмешивайся, пока не услышишь предсмертные крики и беспорядочную пальбу. А как только услышишь – прореди двор.
– Замётано. – Алексей потащил свой арсенал к противоположной стене.
Первые два карпинца, встретившиеся по ходу моего трудового пути, мирно сидели на лестничной клетке нижнего этажа возле разведённого прямо на полу костерка и обсасывали рёбра, сильно напоминающие человеческие.
Клинок, только что разделивший шейные позвонки одного из гурманов, описал короткую дугу и, встретив небольшое сопротивление в виде подъязычной кости, утонул в горле второго.
Кровь мертвецов зашипела на углях. А моя кровь начала закипать от просыпающегося ража. Время замедлило свой привычный ход. Парящий в воздухе снег почти остановился. Языки пламени над жестяной бочкой, вокруг которой собрались четверо горожан, лениво пожирали сваленные внутрь доски. Двое сидящих лицом ко мне недоброжелателей потянулись к стволам, как только я показался в дверном проёме. Но оружия коснулись уже мёртвые пальцы. Проткнув сердце одному, я оставил кинжал в черепе второго и, опрокинув огнедышащую бочку на ноги их приятелей, выхватил «АПБ». Два сухих щелчка – два полупустых черепа и восхитительные алые узоры на белоснежном полотне. Обожаю свою работу. Обожаю людей. Простых – мать его – вооружённых людей. Старых добрых ублюдков. Как же я скучал по вам, парни!
Должно быть, кто-то всё же заорал. Наверное, тот, что с дырой в сердце. Хотя для меня это был низкий и протяжный «а-а-ах-х-х».
Со стороны двора захлопали одиночные выстрелы. Пять. И ещё два щелчка, слышных больше из-за эха в пустой каменной коробке, чем из-за самого выстрела.
Я выдрал кинжал из цепкого черепа и рванул за угол, где столкнулся с отступающим впритирку к стене засранцем, неотрывно следящим за оконным проёмом, из которого только что вёлся огонь. Клинок вошёл ему под левое ухо и, совершив оборот на сто восемьдесят градусов, почти отделил бесполезный нарост от шеи. Потерявшее управление тело сделало ещё два шага и повалилось с запрокинутой на спину головой. Всё ещё бьющееся сердце выплёскивало на стену сокращающиеся с каждым ударом порции крови.
Глядя на «улыбающегося» во всю шею мертвеца, мне отчаянно захотелось обнять его, словно друга после долгой разлуки, но я сдержался.
– Чисто! – крикнул я Ткачу, сосчитав остальные шесть трупов во дворе. – Собери патроны, и валим отсюда.
Если пойманную в сети рыбу швырнуть на нагретый полуденным солнцем камень, можно долго наблюдать, как раздувает она жабры и таращит глаза. Только самые первые секунды живность, лишённая привычной среды обитания, трепыхается, выражая таким образом своё несогласие с новым порядком вещей. Потом просто агония. Пусть и растянутая во времени. Но стоит бросить полудохлую рыбёшку обратно в воду, она моментально сориентируется и свалит под корягу.
