– Поможете? Зачем вам это?
– С вами проще иметь дело, чем с теми, кто жаждет реванша. Вы нас устраиваете.
– Благодарю, – с сарказмом отозвался Рузвельт, но по его тону Колесников понял – ничего принципиально невозможного в предложении немца американский президент не видит.
– Всегда пожалуйста.
– Только на следующий день после того, как я это подпишу, мне объявят импичмент.
– Не объявят. Просто потому, что не наберут кворума – у нас в плену целая куча сенаторов. Потом, если хотите, составьте список, кого из них вы хотели бы видеть в гробу, и мы вполне можем пойти вам навстречу.
Рузвельт не ответил, быстро, по диагонали, просматривая страницы. На середине прервался:
– Мне потребуется время, чтобы это изучить.
– Да изучайте на здоровье, пару часов я вам дам. Но подписывать все равно придется.
– А если кратко? Чтобы мне быть готовым к тому, что увижу.
– Если кратко… Аляска отходит русским. И не делайте удивленные глаза, это их земля. Канада – Германии, нам требуется жизненное пространство. Территория, занятая нашими войсками – тоже, как будем делить, мы уж как-нибудь между собой разберемся. Оборудование с ряда предприятий демонтируется и вывозится в СССР – им нужно обновлять станочный парк. Перечень там будет.
Филадельфию мы вам вернем – разрушенный город, набитый людьми, которые нас ненавидят, да еще и исповедуют какую-то непонятную нам религию, слишком большая обуза. Норфолк оставляем себе. Атомный проект вы прекращаете, оборудование и все результаты передаете нам. Вам запрещается развитие определенных научных направлений и технологий… И не делайте круглые глаза, а то вам, дикарям, дай в руки пистолет – вы ж застрелитесь.
– А можно без оскорблений? – набычился Рузвельт.
– Это не оскорбление, а констатация факта. Далее. Вся Атлантика объявляется демилитаризованной зоной.
– Это значит, там не может быть военных кораблей? – недоверчиво спросил Рузвельт.
– Поправка. Там не может быть ваших военных кораблей. За пределами территориальных вод, двадцатимильной зоны. Мы же не звери.
– С этим я не могу согласиться.
– А вас и не спрашивают. Просто высунетесь – утопим. И потом, вам же это выгоднее.
– Это почему?
– Почему? – Колесников усмехнулся, почесал нос и еле удержался от того, чтобы чихнуть – в кабинете оказалось неожиданно пыльно. – Да все просто. Скажу вам, как профессионал. Если бы вы за те же деньги построили мониторы для обороны побережья, мы вряд ли к вам прорвались бы. В то же водоизмещение впихнули бы и броню толще, и орудия мощнее, и противоторпедную защиту усилить можно было, да и зенитную артиллерию тоже… Но вы предпочли океанские корабли, способные сопровождать ударные эскадры. Оружие агрессора. Так что теперь не жалуйтесь, просто радуйтесь, что мы даже не пытаемся установить ограничение на тоннаж.
– И все же.
– Ну почему ж все? Что-то еще важное было. Ах, да. Панамский канал остается под нашим контролем. Доллар становится только вашей внутренней валютой и не может использоваться в международных расчетах. Да не морщитесь вы так, президент. Как говорят русские, снявши голову, по волосам не плачут. Вы идите, изучите все подробно, тогда, если возникнут вопросы, продолжим. А сейчас у меня нет времени. Пожалуй, я дам вам даже не два, а все четыре часа.
Рузвельт медленно кивнул, а Колесников встал и пошел прочь. Он со штабом расположился в отеле по соседству, там были кровати, и можно наконец поспать хотя бы с намеком на комфорт. А потом они закончат разговор, причем вопросы у Рузвельта возникнут обязательно, да такие, по сравнению с которыми озвученные ранее не стоят ни гроша.
Как это часто бывало, он оказался прав. Рузвельт встретил его будучи настолько подавленным, что Колесников испугался даже, не случился бы у старичка инфаркт. Хотя какой старичок, ему едва за шестьдесят, всего на семь лет старше Лютьенса. И он с ходу спросил:
– Я могу попросить вас пояснить последние страницы?
– Ну, попросите, – разрешил адмирал и, видя недоумение на лице собеседника, посерьезнел. – Вы про список лиц, подлежащих безусловной выдаче Германии?
– Да.
– А чего там непонятного? Рокфеллеры, Ротшильды, Морганы, ну и так дальше. С семьями, чадами и домочадцами. Мы считаем их военными преступниками и уже подготовили для этих людей шикарный концлагерь. Мы его в свое время законсервировали, и он теперь как новенький. Даже клопы сохранились.
Вот так вот. Они с Рабиновичем потратили немало времени, составляя этот список. Кого– то наверняка забыли, о ком-то и вовсе не знали, но большинство наверняка здесь перечислены. И уничтожать их стоит всех, чтобы и памяти не осталось, иначе опять что-то выплывет. А кто скажет «сын за отца не ответчик», пускай вспомнит, на чьи деньги жил тот сынок. И заткнется.
– Адмирал, вы понимаете, что мы не сможем выполнить это требование?
– Нет, не понимаю. И понимать не собираюсь. Послушайте, мистер президент. Вы никогда не думали, отчего началась эта дурацкая война? Кто ее вообще начал?
– Вы.
– Не-ет, – открыто ухмыльнулся Колесников. – Войну начали вот эти уроды. Именно они, а не военные. Эти люди, точнее, их шестерки устроили революции в России и Германии и сняли с этого сливки. Потом накачали наши страны оружием, чтобы позже стравить между собой и поиметь в неразберихе войны еще больше. Только вот одного не учли. Знаете, чего?
– Чего? – на сей раз, Рузвельт смотрел с неподдельным интересом.
– Разницы в происхождении. Не все на свете меряется выгодой. В отличие от них и русские, и немцы – народы-воины, родившиеся в сражениях за свою землю. А воины всегда смогут друг друга понять и, если будет желание, договориться. Ну и раз уж эти люди нашли убежище на вашей земле, то и расплачиваться придется вам. Вы можете попытаться отказаться – и умереть…
Четыре месяца спустя Колесников гулял по берлинской набережной. Вот как интересно получается. Время летит быстрее, чем успеваешь это понять. Вроде бы только вчера фланировал здесь с красивой девушкой – а сейчас степенно идет с тобой под руку, толкая перед собой коляску со спящей дочерью. Сын остался дома, под присмотром суровой Марты, ему сегодня чуть-чуть нездоровилось, а они отправились немного подышать свежим воздухом, а заодно опробовать новый автомобиль Хелен – старый она все же разбила, и хотя его клятвенно обещали починить, Колесников на всякий случай купил еще один. Денег, слава богу, достаточно.
Жалко только, что кузов кабриолета, когда его восстановят, придется окрашивать по новой. Колесников как-то в шутку подал Хелен идею об аэрографии, а та, будучи в приподнятом настроении, сумела ее реализовать. Получилось красиво.
