— Из книг. — Ишь ты, какой хитрован, ненавязчиво так вопросики вбрасывает. — Говорят, старинная игра, придуманная где-то в халифатах.
— Похоже на правду. — Он кивнул. — Иначе бы фигурку слона заменили, на какого-нибудь быка или медведя. Так можно? Я правильно двигаюсь?
— Конечно, можно! — Ну, ребята, не надо снисходительно хмыкать, так называемый детский «мат», я сам от деда в свое время не раз получал.
— Все, что ли? — После минутной паузы и разглядывания доски спросил он.
— Ну да, вы — покойник. — И вот так красиво домиком бровь и снисходительную улыбочку.
— Занятно. — А лицо-то каменное, чуть ли не желваки на скулах бегают. — Еще?
— Конечно, сэр! — Помогаю вновь расставлять фигурки.
Мы вновь и вновь расставляли фигурки, а я с неприязнью стал замечать, что с каждым разом партия все продолжительней и опасней. Мой оппонент рос прямо на глазах, огрызаясь не на шутку.
Хорошие денечки наступили, если не считать кровопролития, что повсеместно наполнило мои земли. Прямо сказочные деньки. Я в шахматы играю, бабки меня на пару откачивают, возвращая к жизни, народ гибнет, навки получают по полной. Даже не знаю, как все это описать. Впервые себя почувствовал на вершине пирамиды. Я вроде как знамя, вроде как решаю и при всем этом могу прекратить все это, либо же ухудшить ситуацию во сто крат. Чья это война? Из-за чего гибнут мои люди? Остыл, наверно, остыл. Простил? Нет. Не могу, правда не могу, пробовал, осмысливал, но не в силах простить гибель близких и разорвать этот порочный круг. А хочется, порой реально хочется быть выше своих страстей, отстраниться и вроде как наблюдать за собой со стороны, поступая всегда верно и правильно. Но — увы.
— Пей это, это, это и это. — Бабушка Априя вечером принесла мне ряд пузырьков с травяными настоями. — Ну и пока морщишься, кривляешься и проклинаешь меня в душе, рассказывай-ка, родненький, правду сестричкам.
В комнату вошла Мила Хенгельман со своим уже арсеналом полезностей, дожидаясь очереди, чтобы влить и свою толику заботы в меня.
— Ульрих-Уно. — Мила покачала головой. — Ты полон сюрпризов, очень интересно послушать будет.
Интересно? Ну что ж, так, значит, так. Слушайте историю мальчика, который однажды открыл глаза в дремучем лесу в забытой богом деревеньке. Слушайте, бабульки, скрывать не стану. Врать не буду, по крайней мере, вам и сейчас, здесь и сейчас я лишь познакомлю двух бабушек с двумя мальчиками. Не больше, пока не больше, кое с кем другим вам знакомиться, пожалуй, еще рановато. Да, наверно, еще рановато.
— Значит, ты не ты. — Мила сидела, слушая и постукивая спицами.
— Мало того что он не он, так он и сейчас, скорей всего, не тот, за кого себя выдает. — Хмыкнула Априя, заканчивая свои оздоровительные процедуры надо мной. — Ты только глянь на него и то, что вокруг него творится.
— Се'ньер. — Покивала Мила. — Как пить дать, душа чужая. Что молчишь, глазищами посверкиваешь своими? Ничего больше не хочешь рассказать?
— Глупости болтаете, сами не понимаете, что говорите. — Ну а что им прикажете, правду рассказать? Кто его знает, может, и стоило бы довериться, правда, страшновато. Они, конечно, и сами не ангелы, и самим есть что скрывать и чего опасаться, только вот мой секрет это мой секрет, пусть уж лучше сидят, гадают. — Заладили — се'ньер, се'ньер. Нет никакого се'ньера, нет больше мальчика Уна. Запомните, есть только барон Рингмар, и на этом закончим.
— С такими делами и заботами, как бы и барона в скором времени не стало. — Поджала губы Мила, принимая от сестрицы эстафету по оздоровлению меня любимого. — Не могу понять, что я, что покойный Валентин, теперь еще Жеткич и Апри, мы влили в тебя столько сил и стараний, что можно было бы целый полк умертвий с того света поднять на ноги, а ты словно губка все впитываешь и впитываешь, но оставаясь по-прежнему чуть ли не при смерти.
— Вот и я заметила, — всполошилась Априя. — Я ему вчера почти половину себя слила, а он к утру уже пустой был и сидел, кашлял, да в миске кашу баламутил, жрать ничего не хотел.
— Да вы меня закормили уже, — буркнул я.
— Было бы что кормить. — Покачали они на пару головами. — Ты посмотри на себя, кожа да кости. Ты словно таешь на глазах.
— Тебя словно вампир пьет, — подала голос Мила.
— Или призрак, — подняла вверх палец Априя.
— Не может быть… — Мила Хенгельман чуть ли не подлетела ко мне, хватая за грудки. — Она же ушла, она точно должна была уйти! Ульрих, ты ничего мне не хочешь рассказать?!
— Эм-м-м… — Признаться, я опешил от такого напора. — По идее, вы же некроманты, должны были почувствовать, если бы было что неладно, или я не прав?
— Ты издеваешься? — Мила округлила глаза. — Это же призрак, его так просто не почувствуешь, а этот вообще природный, его создал не мастер темной силы, его создала сама смерть!
— Стоп, о чем вы? — Априя недоуменно переводила взгляд с меня на сестрицу, так как не была еще в курсе моих зимних приключений.
Все еще недобро косясь на меня, Мила принялась повествовать о причинах, приведших к тому жалкому состоянию, в котором я сейчас пребывал. Послушать было небезынтересно, скажу я вам, стороннего рассказчика, не самым лучшим образом характеризующего твои действия. Так сказать, мотай на ус и уж в следующий раз не оплошай.
— Мила, ты меня поражаешь! — Априя вскинула руки. — Как можно было не проверить все перед отъездом? Ты же профессионал!
— А я проверила! — Топнула ногой от досады ее сестренка. — Не надо считать меня дурой! Я еще кое-что соображаю в своем деле!
— Призыв Ахнабелла? — Прищурилась Априя.
— Да! — С вызовом поглядела на нее Мила.
— Иней Аруба?
— Да!
— Сеть Анкарского Паука?
— Естественно!
— Прах Дофанара?
— Обижаешь, сестричка!
— И что, ничего не показало? — Теперь была очередь Априи удивленно глядеть на сестру.
— Ничегошеньки! — Победно вскинула бровь Мила. — Весь замок обошла, ничего нет, ни единой квинтэссенции некротической материи.
— Что же его тогда жрет? — Бабульки вперились в меня взглядом, словно удавы на кролика.
— Ты ничего не хочешь бабушкам рассказать, милок? — подала голос Мила Хенгельман. — Ты случайно ничего не прикарманил, маленький поганец, из вещей покойной?
— Ну почему сразу поганец? — Мне даже неловко стало, и я почувствовал, что заливаюсь краской. — И вообще вы некроманты, это ваша работа.
— Родной мой. — От холода тона Априи температура словно и вправду на пару градусов понизилась в комнате. — Больной должен говорить лекарю, где и что у него болит, если он ходит, корчится и молчит, лекарь не может знать, от чего он там кривляется.
