— Он сказал от чего это? — совсем уж спокойным голосом спросил старшой.
Я помотал головой. Возникла нехорошая пауза. Один из фонарей погас, ствол вниз опустили, но командирский по-прежнему продолжал слепить, вынуждая щуриться и прикрываться ладонью.
— Запутал ты меня, тягачок. Раз знал, что петлянули Жеку, то на кой хер пришел? Маяк выставил. Ты ж ему, по ходу, уже ниче и не должен был. Или какой-то свой интерес во всем этом есть? Только не начинай соплить типа совесть, то-се. Ладно?
Задницей почувствовал — от того, что я сейчас скажу, зависит жить мне или нет. Хотелось бы обдумать хорошенько, что и как ответить, кинуть на весы всю ту информационную ветошь, что накопилась в голове, и тщательно взвесить. Поразмыслить над тем, что отбросить, где приврать и о чем лучше не вспоминать вообще. Только кто ж мне даст столько времени-то? И где гарантия, что, даже если я выдумаю себе лучшую легенду, они в нее поверят?
Поэтому я отвел взгляд в сторону и вниз, дабы свет не так резал в глаза, и ответил:
— А хрен его знает, командир. Сопли это для тебя или нет, а я обещал — вот и пришел. Жека, если что, жизнь мне спас. А еще мы оба — десантники. Что ж мне, взападляну было сходить сюда ради «голубого берета», тарелкой повертеть, что ли? Ну просил разыскать Руно, тяжело, что ли? Найди — передай, я передал. Все, что дальше, меня не волнует. Своих забот хватает. В общем, если это у тебя ко мне все, то, может, я пойду?
Свет, казалось, стал еще ярче. Или то на дворе пуще стемнело? Я поймал себя на мысли, что давно такого не испытывал. Будто на экзамене в школе, когда плел все, что знал и не знал, и вот теперь жду, думаю, прокатило ли? Хотя, по правде говоря, я ведь не лгал. Так что, коль случится оказия, пойду в котел вариться с чистой совестью. Ну относительно, конечно.
— Дерзкий, говоришь? Это хорошо. Зовут-то тебя как?
— Кто знает, Салманом кличут, — отвечаю, отметив, что этот вопрос есть бонус в мою сторону. — Имя Глеб.
— Винницкий сам?
— С Киевской я. Был когда-то.
Командир подумал.
— Значит, послушай меня, Глеб. Вариантов у нас тут с тобой не шибко много. По-хорошему, сам понимаешь, шлепнуть бы тебя не мешало, чтоб не балаболил лишнего. Нам бы тогда спокойнее жилось, да и тебе лишняя инфа в черепок не жала бы. С другой стороны, Жека был нашим другом. Если тебя в живых оставил и ключ доверил, хм… — командир качнул головой. — Хрен знает, может, и в натуре ты такой ответственный. По мне, так тоже на сволочь не похож. Ствол рабочий?
Я посмотрел на лежащего у ног «галиля».
— Дык чего ж не рабочий? А что, на службу зовешь, что ли?
— Да какая там служба? Просто, если тебя сейчас не грохнуть, то вариант только за собой тащить. Чтоб на виду был. По крайней мере пока мы тут дельце одно не закончим.
— Ты че, комбат? — удивился один из подчиненных.
— Отставить, — вполтона, но достаточно монолитным голосом велел тот и затем вновь переключился на меня. — Ну и поможешь заодно, лишний ствол не помешает. Да только учти, Глеб, я наемникам, даже таким покладистым как ты, доверяю не больше, чем самодельной гранате. Затылок твой у меня на прицеле, так что дурить не советую. Короче, если ты с нами, то подымай пушку и пошли, если нет — можешь попробовать свинтить. Может, и получится.
— Просто излучаешь оптимизм, — говорю, ощущая, что слова явно опережают мысли. — Насчет варианта — я оценил шикарный выбор между пулей в затылок и пулей в лоб. Только не говори, что это не так. Раз ты готов грохнуть меня только за то, что я принес сюда ключ, то нешто не грохнешь по завершении этого самого «дельца»? Свидетели тебе, что сейчас, что потом — один хрен не нужны. Так что если думаешь взять на понт батрака, чтоб отстреливался за мать родную, а потом отнулить его, чтоб не балаболил лишнего, то ничего не выйдет. Стал я тебе поперек горла — решай, чего мулю травить?
Да. Как бы дико это ни звучало, я был готов к исходу. И сердце мое ребра не прорывает, наоборот — спокойно, как море в штиль. Варяг… стало быть, и вправду недолго ждать нашей следующей встречи. Кажется, ты сказал: «Свидимся»? Наверное, в воду глядел. Вот только шанс помереть не как трус или западло, считаю, я, в отличие от тебя, заслужил.
— Аплодирую твоей храбрости, — без каких либо эмоций в голосе сказал командир. Ствол медленно, словно шлагбаум, поднялся и уперся мне чуть повыше кадыка. — Стойче, чем кажешься. Ладно. В порядке исключения, объясняю тебе, Глеб. Когда мы закончим «дело», будет все равно, что ты знаешь. Будь ты хоть трижды свидетелем-соучастником. Секешь? Нужны гарантии — мое слово и есть гарантия. Не веришь, упрашивать не стану. А вообще… — Он помолчал, заметно, что взвешивал весомое решение. — Можешь валить отсюда ко всем е*еням! Оставляешь все свое барахло здесь — и катись. Даже разбалаболишь если, то, сри черт те в душу, уже ничего не изменишь.
Он опустил ствол, и я, наконец, сквозь пузырящиеся перед глазами пятна, смог кое-как разглядеть его лицо. Суровое, с парой-тройкой шрамов, как и мое, в глубоко посаженных глазах мерцает холодный огонек, губы поджаты, крылатые брови в позиции сосредоточенности, на лбу взбугрилась толстая складка. Ему было под сорок, и он оказался ниже меня ростом. Зато с таким же лысым черепом, в отличие от чубатых подчиненных. Странно ли это, но в глазах его я прочел то же самое, что у Жеки в тот момент, когда впервые его увидел. Готовность совершить нечто такое, на что он не был запрограммирован. Что-то похожее на немой призыв к восстанию. Предупреждение о безвозвратности и масштабности грядущих действий и влекомых ими волнообразных последствий.
Значится, не в одиночках Жека диверсии проворачивал? Вояки с «конфетки», стало быть, огрызаться начали, свое вернуть хотят? Похвально, похвально. Только вот мне-то какая разница? Хотя подумать если… Армейцы — если речь, конечно, о людях вроде Жеки — народ, вызывающий у простолюдинов несравненно больше уважения, чем то отребье, что рулит делами на «конфетке» ныне. Особенно если в структуре поддерживается определенный режим, существуют четкие правила и вектор внешней политики не направлен на уничтожение всякого несогласного или непокорного. Например, как это успешно демонстрирует генерал Шушкин делами своего бастиона. И уважуха у него от тягача есть, и людей, желающих в ряды влиться, хватает. Если бы что-нибудь подобное случилось с «конфеткой», не проще ли бы нам всем тогда стало? Даже такой эгоист, как я, иногда способен думать об обществе — ведь внутрях иногда так же хочется перестать видеть в каждом случайном прохожем врага… А потому, пожалуй, не стоит так категорично насчет «разницы». Если чутье меня не обманывает, то она таки есть.
