Что там, в глубине сознания, увидел кот, Даяна не знала. Но, судя по довольно прищуренным глазам, это нечто пришлось по душе Кавалеру. Если образное выражение «отеческий взгляд» применимо к полосатому зверю, то именно так он сейчас смотрел на Зафса. С любовью, гордостью и торжеством.
И надо сказать, что многие из свидетелей покорения азартного, бешеного Шторма взирали на Зафса с большей приязнью, нежели раньше. Конюхи одобрительно прищелкивали языками, дворцовая прислуга, пробегая по двору конюшни, замирала, и кто долго, а кто на секунду оставался полюбоваться великолепным наездником, оседлавшим изумительного коня.
Многие. Но далеко не все.
Когда Зафс под рев трибун выехал на арену для церемонии приветствия, гримаса бессильной ярости исказила лицо Шыгру. Конь был великолепен! Сегодня ночью Кронхам подсыпал лучшим скакунам герцогской конюшни траву, вызывающую у лошадей беспричинные припадки паники. Любой из образцовых рысаков сегодня был бы непослушен и пуглив.
Но Зафс… Он выбрал не «порченого» скакуна, не тихую примерную лошадку, что не в силах соперничать с боевым конем противника, он предпочел того, кто не был как следует объезжен! Шторм даже не рассматривался как вероятный выбор брата колдуньи! Он — дикий! Он — упрямый! Он — гордый до самозабвения… Кронхам близко не подходил к его кормушке.
И духи… Они сегодня не ответили на вызов колдуна. Исчезли, сгинули, будто и не существовали…
Когда горячий черный конь склонил колено перед трибуной леди Гунхольд, приветствуя надменную лесную ведьму, Шыгру чуть не прокусил себе губу от злости. «Циркач! Фигляр! Мертвец. Тебе осталось жить три дня».
Противник Зафса, мощный, закованный в броню воин, откинул забрало шлема, украшенного плюмажем из лисьего хвоста, и, почти не скрывая усмешки, смотрел на едва прикрытого железом молодого соперника. Его гнедой конь вряд ли смог преклонить колено перед трибуной герцога: попоны, прикрывающие бока коня, немало весили, плюс неповоротливый седок в латах. Конь мог бы рухнуть на одно колено, но вот подняться — это вряд ли.
И рыцарь только улыбался, глядя, какое шутовское представление затеял самоуверенный юнец. Юнец, вооруженный тонкой, хоть и острой пикой, мечом, похожим больше на обоюдоострую рапиру, и небольшим овальным щитом. Оружие и его владелец показались несерьезными старому рубаке Вальмиру…
Противники погарцевали перед зрителями, разъехались на противоположные стороны арены, и герольд басистым рыком трубы возвестил о начале поединка. Их кони резво взяли с места, поединщики перекинули копья наперевес, толпа взревела и затихла.
Копыта лошадей, срывая дёрн с арены, вгрызались в землю, рвали ее с безжалостностью жадных, кусающих зверей, а седоки, упруго оседлав их спины, казалось, уже были готовы принять на грудь удар копья. Оба противника сидели прямо, и Зафс, прикрытый лишь щитом, пожалуй, вызвал жалость у большинства из зрителей. Юнец, тростинка против кряжистого дуба…
Но вот когда конские морды уже почти соприкоснулись, а тяжелая рыцарская пика уже почти коснулась овального щита, произошло невероятное. Юнец упал. Но не на землю, а просто «вышел», ускользнул из-под удара нацеленного копья и на долю секунды пропал из поля зрения.
Зафса не сковывали тяжелые латы. Уклоняясь от удара, он повернул не в сторону противоположную противнику, а рухнул вниз, в ущелье между конскими боками, и опешивший, растерянный противник почувствовал, как крепкие руки одним движением вытаскивают его ногу из стремени.
Что было далее, показалось Вальмиру еще более невероятным. Зафс стремительно «вынырнул» из ущелья, произвел мощнейший толчок по корпусу, и рыцарь, совершенно не веря происходящему, полетел на землю.
Зафс выбил рыцаря из седла — голыми руками. Он бил не в грудь, а в бок — при этом успев освободить ногу противника из стремени, — и воин, грохнувшись оземь со всего размаха, замер. В полной тишине — трибуны, не ожидавшие столь быстрой развязки, безмолвствовали — Зафс спрыгнул с лошади и подошел к противнику. Встав на одно колено, откинул его забрало и спросил:
— Ты как, приятель?
— Плечо… — простонал оглушенный падением рыцарь.
— Сломал? Выбил?
— Не знаю. Кажется, вывих…
— Ну, прости. Помочь подняться?
Трибуны, так и не решившие, признать ли честным поединок, взроптали.
Дуэльный кодекс посрамлен! Их копья вовсе не скрестились! Никто не помнил даже из легенд, чтобы противник, уподобившись обезьяне, лазал по противнику и сбрасывал его с коня, как тюк с тряпьем!
— Голыми руками! Не сражаясь честно — оружие к оружию! Он просто уронил соперника! Насмешник! Шут! — неслось с трибун, разочарованных зрелищем.
Копья не трещали, кони не грызли друг другу плечи, мечи так и остались в ножнах…
Зафс совершенно не обращал внимания на выкрики зевак. Он протянул руку поверженному противнику, и тот ее принял.
Нестройные, но нарастающие хлопки раздались с трибуны герцога. Ранвал ударил ладонью о ладонь слабо, только раз, и воины, окружавшие его трон, приняли это как сигнал. Громким стуком перчатки о перчатку они приветствовали победителя и воздавали ему честь.
Зевакам не дано понять, какое искусство воина только что продемонстрировал брат ведьмы. Но опытные рубаки оценили мастерство, и воины приветствовали Зафса. Седые и совсем юные, умелые и только набирающие силу, изведавшие радость побед и только мечтающие о ратной славе. Они приветствовали брата.
Зафс, пропустив вперед громыхающего железом Вальмира, встал лицом к трибуне герцога.
— Ваша светлость, назначьте следующий бой! На мечах, на саблях, на рапирах, выбор оружия принадлежит вызванной стороне, — сказал и поклонился: — Я жду решения вашей светлости.
— Ты не устал, Зафс Варнаа? — с некоторой усмешкой произнес герцог.
— Нисколько, ваша светлость. Мне повезло, стремена рыцаря расстегнулись, и поединок быстро закончился.
— Н-да, повезло, — недовольно буркнул Ранвал и перебросил потяжелевший взгляд на стоящего прямо рыцаря с безвольно повисшей правой рукой. — Что ж… Объявляю перерыв! Следующий бой пройдет на мечах, когда солнце встанет в зенит! — И снова усмехнулся: — Вызывающую сторону прошу не удаляться… Перерыв тоже пройдет быстро…
Зафс легонько, ободряюще хлопнул Вальмира по спине и неторопливой, расслабленно-кошачьей походкой двинулся через центр арены к матери.
Толпа уже не улюлюкала. Странный воин, шедший через арену, приковал внимание, но в перешептывании зевак звучало уважение — как отражение аплодисментов проверенных рубак из свиты герцога Урвата. Толпа способна учиться.
