– Аттал!!
Началась драка за голову поверженного врага. Один хотел ее забрать по праву победителя, другой хотел привести тела господину, чтобы он подивился.
Стася не понимала слов, что они рычали друг другу, но понимала суть, каким то непостижимым образом зная, что к чему. Ее рывком подняли, начали толкать от одного воина к другому, и каждый щерился, оценивал ее, вставляя свои замечания. Она не обращала внимания, она смотрела на мертвых товарищей. Киру раскроили череп, Дон утыкан стрелами и мечами, Вит лежал в крови. Стычка двух воинов за его голову окончилась победой того, что хотел показать странного человека господину. Побежденный же сидел на траве и выплевывал зубы, зло щерясь на победителя.
Тела биороботов начали складывать на телегу. Стасю же хотели связать, но она приметила бластер и, сделав подсечку дикарю, нырнула меж ног за оружием. Схватила упав, перевернулась на спину и выпустила заряды в ликующих мужчин.
Где ты, та Стася что ценила чужую жизнь? Ее не было, она растаяла, развеялась как дымка. Ни сожаления, ни мысли, что не права. Что то изменилось в ней, ни здесь, ни сейчас, а настолько давно, что уже и забылось, какой она была прежде и была ли вообще.
Она стреляла, дикари падали. Кто то возмущенно орал, кто то издавал воинствующие крики. В суматохе одни хватались за топорики и копья, другие уверяли их, что брать нужно живой. Она понимала это, не понимая, знала, как видела не видя. Те, кто был за спиной, те, кто был слева и справа, были одинаково доступны для ее зрения, хотя смотрела она лишь на тех, кого брала на прицел. Ей было ровно на них, ей было все равно на себя. Она потеряла все, что было дорого. Она потеряла цель и смысл своего существования и не желала, не могла и не хотела жить дальше. Пусто в душе, пустошь. И расстреливала она не людей – ее, и себя, за потери, что допустила, за прошлые промахи, за ошибки, за слабость.
За Тео.
За «зеленых».
За Вита, Дон, Кира.
За свое невыполненное задание, перемоловшее ее и окружающих как фарш в мясорубке.
За все, что не исправить, не изменить. За все, что не успела и уже не успеет.
За ту горечь разочарования, что заполонила ее душу и разъела, как ржа.
Только кто в этом виноват, кто кроме нее? В одну воду дважды не войдешь и время вспять не повернешь. Дорога, что дано тебе пройти, другому не достанется.
Бластер смолк, рука дрогнула, и в тот же момент на Станиславу накинулись.
Патруль вышел в зарослях диких и непролазных. Судя по нагромождению трухи, листьев, хвои, сучьев, поваленных стволов, разросшихся кустарников, здесь не ступала нога человека с допотопных времен.
– Пятый, пятый, – затрещало в наушнике в унисон треску веток под ногами.
– Пятый на связи, – буркнул Иван.
– Двигайтесь в двенадцатый квадрат.
– Еще бы сказали, как двигаться, – проворчал Сван, с трудом преодолевая огромную поваленную сосну.
– Ножками, – посоветовал Ян, легко обходя препятствие. И застрял в зарослях какого то колючего кустарника. Чиж не глядя подхватил его за шиворот и вытащил, с треском ломая ветки и распарывая форму. Поставил на прогалину меж кустов и нырнул под сосну на которую забрался Сван.
– Ты с парашютом? – осведомился Иштван, глянув на товарища снизу вверх, и повторил маневр Николая. – Слабо понизу пройти, все в небо тянет?
– Застряну, я ж не такой щуплый как вы, – проворчал Вадим, спрыгивая с дерева.
– Двенадцатый квадрат по идеи должен отображать этот, одиннадцатый. Вопрос: как в чаще найти иголку в виде Русановой? – спросил Борис.
– У тебя хрономер для чего?
– А что ты хочешь на нем увидеть?
– Что обычно.
– Так в том и дело – обычно, это то, что не соответствует нынешнему времени, а я глубоко сомневаюсь, что альфа не соответствует. Систему программы сканинга знаешь? Она нацелена на поиск «родных» предметов, а для этого они должны быть своими по составу, хотя бы электромагнитному излучению, полевой структуре, что не факт в случае с альфой. Откуда они сюда вышли? Из какого времени.
– Из пространства, – поправил Хаким.
– То есть? – нахмурился Чиж.
– Ваш товарищ прав, шансов засечь группу хрономером мал. Они вышли совсем с другой стороны и не из нашей временной ленты. Никаких отличительных знаков и предметов на них и с ними нет. Они чужаки, как для этого времени, так и для этого пространства. Их попросту не определить прибором.
Мужчины задумались, Иван помрачнел, получив подтверждение своим худшим опасениям, Николай же сдаваться не собирался и заявил:
– Значит, будем прочесывать весь двенадцатый квадрат.
– Его уже прочесывают. Масштабно, – хмыкнул Сван. – Семисот тысячная армия Аттилы уже ползает по этим местам. Чуешь, гарью тянет. Верная примета – гунны повеселились. Они после себя только голод оставляют.
– Не только гунны, там целое скопление племен и народностей. И все под стяг братоубийцы встают, – сказал Борис.
Ее связали, закинули на телегу, прямо на тела погибших биороботов, и повезли в стан Аттилы.
– Моя добыча!! – бил себя кулаком в грудь здоровяк с собранными в косы волосами. – Я подарю ее князю и он станет еще сильнее!! Я, Райку сын Ганзы взял стригию!!
Голос был громовым, восклицания нарочитыми. Так обычно кричат моралы в брачный период, отпугивая соперника. Но не это было интересно, а то, что Стася понимала неизвестный ей язык. Понимала не только слова, знала что Райку руг, вставший под знамя Аттилы на берегах Одера. Она четко определяла кто есть кто: тот, с косой вместо оружия – гелон, этот, с длинным луком и изрубцованной физиономией – акатцир, этот молодой, с виду щуплый, на деле очень выносливый, сильный – герул, а тот, с круглым щитом и коротким мечом – турцилинг, этот остгот, тот гепид, в накидке из медвежьей шкуры – германец, конный в кирасе и кольчуге – франк, а этот, в кожаных штанх и кафтане, вовсе скиф. Вся эта мрачная орда самых разных представителей человеческой нации, смешанная желанием горячих битв и великих побед, не представляла для нее никакого секрета. Интерес был в ней самой – откуда она это знает, какая непостижимая сила, отобрав у нее все, что было нужно, важно и дорого, одарила взамен возможностью знать, не прилагая усилий? С чего, зачем, и что с этим делать? Она бы лучше поменяла ее на пару ультрозвуковых мин или пластидных шашек, разнесла б к чертям весь вертеп.
Взгляд упал на лицо Вита, искореженную грудь Дона, на которой она лежала: все что осталось от ребят. От Тео осталось и того меньше – память. И никогда Стасе не узнать жив он или мертв, что с ним стало. И очень хочется утешить себя мыслью, что он выжил, да вот не утешается.
