«Боже мой, о чем я думаю в свои последние секунды! Помолился бы лучше!»
– Привести приговор в исполнение!
«Ну! Вот сейчас должно произойти нечто такое, что положит конец этой трагикомедии. Примчится кавалерия или всю расстрельную команду накроет залп из шокового оружия. Ну!»
Ничего такого не произошло. Грин услышал, как Вика снимает пистолет с предохранителя и загоняет патрон в ствол. Лязг металла был оглушительным.
«Все! Провал!»
Филиппа охватила натуральная паника. Такая продуманная операция оказалась фантазией сумасшедшего! Предвидения воображаемого голоса извне, сверхчеловеческие усилия, моральные и физические мучения – все это вмиг потеряло всякий смысл. Грин допустил роковую ошибку и теперь расплачивался за нее жизнью.
«Но ведь предвидения не подводили! До самого конца не подводили! Почему сейчас? Что за жестокая шутка воспаленного воображения, если дело реально в нем? Проявилась скрытая тяга к самоубийству? Но почему в такой изощренной форме, почему просто не застрелился или не встретился с серпиенсом лицом к лицу? Нет, это не может завершиться вот так, глупо и жестоко! Какой в этом смысл?!»
Грин зажмурился. Возможно, смысл был как раз не в жизни, а в смерти. Возможно, все шло к тому, чтобы Грин стал символом именно после гибели. Каким символом и для кого? Символом самопожертвования? Но ведь для всех он провокатор, предатель, шпион. При чем тут самопожертвование?
Вика медлила, и это давало Филиппу последнюю надежду. Грин не хотел цепляться за эту соломинку, но подсознание его не спрашивало, цеплялось без приказов разума. Фил сначала рассердился на себя за эту слабость, но потом насторожился. Все–таки подсознание трепыхалось не напрасно. Что–то происходило. Только не вокруг, а в мистическом мысленном пространстве. Грубо говоря, там поднялся какой–то шум. Грин сосредоточился и понял, что происходит. Кто–то мысленно кричал, обращаясь к Вике.
«Вика, спокойно! Сосредоточься! Он всех перехитрил, но ты сможешь все исправить!»
Мысленный крик не был отчаянным, скорее походил на обычный уличный оклик. Будто бы кто–то позвал Вику с другой стороны дороги. Почему его услышал еще и Грин, было непонятно, но, впрочем, и не важно. Такое уже бывало, и неоднократно. Впервые это случилось в декабре двенадцатого, рядом с «Соколом», когда Филипп услышал, как чей–то голос подсказывает Вике спуститься в колодец, чтобы убраться из опасной зоны. А повторилось недавно, во время штурма логова на Щелковском, когда Вика, инстинктивно доверившись подсказке голоса извне, точно определила, где прячется приор стражи. Грин и тогда был в курсе Викиного озарения, поскольку услышал ту же подсказку.
Правда, сейчас кое–что было иначе. Разница заключалась в том, что сейчас кричало вовсе не второе «я» Филиппа, как он сам его называл. Вику мысленно окликнул другой голос. Почему другой? Хотя бы потому, что он был определенно женским. То есть в мысленный эфир вышла какая–то незнакомая женщина, но и Фил, и, похоже, Вика услышали ее мысленный крик точно так же, как слышали они когда–то подсказки гриновского альтер эго.
А еще сейчас Грин не слишком ясно понимал, о чем толкует этот мысленный голос. Кто кого перехитрил, и что можно исправить?
Грин ощутил, как дрогнула рука девушки, как чуть сместился уткнувшийся в затылок Филиппу ствол пистолета…
Хлопок выстрела был громким, но Филу звуки были неинтересны, он сосредоточился на ощущениях…
* * *
…Труп казненного предателя рухнул на бруствер и медленно съехал в яму. Шлепок от падения безжизненного тела в грязь на дне могилы был негромким, но очень сочным. Бойцам даже показалось, что яма на миг ожила, проглотила жертву и от удовольствия причмокнула. Вторую жертву – пистолет, выпавший из руки палача, – яма приняла почти беззвучно. Третью – самого палача, рухнувшего в обморок, ей не отдали. Учитель подхватил Вику на руки и, не дожидаясь приказа от Ворона, понес девушку через лес к просеке, где был припаркован микроавтобус. Следом за ним потянулись Рыжий и Танк. Рядом с Воронцовым остались только Борис, которому нужно было еще упаковать аппаратуру, и Дед.
– Нет, ну нормально. – Ворон растерянно оглянулся. – Эй, куда все–то? Я один буду закапывать, что ли?
– Лопата все равно одна, – проронил Борис и запоздало прикусил язык.
– Вот и бери ее! – Воронцов вспомнил о своей начальственной роли и неубедительно нахмурился.
– В машине еще есть, я принесу! – мгновенно сориентировался Боря. – Момент!
Ворон не успел ничего возразить, поскольку слово «момент» Борис выкрикнул уже на ходу, исчезая в голом, но все равно густом подлеске.
– Да, Ворон, боец ты отменный, а вот командир из тебя, как из дерьма пуля, – скептически хмыкнув, сказал Дед.
– Оружие… – Воронцов нервно поправил ремень автомата и отвел взгляд, – доставать будете?
– Не закапывать же вместе с этим бабаем. – Дед, кряхтя, наклонился, поднял лопату и протянул черенок Воронцову. – Спрыгни. Будь так любезен. Заодно контрольный выстрел сделаешь. Желательно из моего же. Что–то не понравилось мне, как эта Никитa стрельнула.
– А вытянете? Я сто двадцать вешу без снаряги.
– Сто двадцать? – Дед удивленно округлил глаза и присвистнул. – Эк ты отъелся на казенных макаронах с тушенкой! А росту в тебе сколько? Метра два?
– Два ноль пять.
– Ну, с таким ростом ты и без меня оттуда выпрыгнешь. – Дед снова усмехнулся. Правда, теперь не снисходительно, а холодно, даже с оттенком презрения. Но тон не сменил. – Лезь, драгоценный мой, не раздражай.
Ворон недовольно поджал губы, повесил автомат за спину и молча направился к яме. Подход он выбрал явно неудачный. С той стороны ямы Фил набросал особо высокий бруствер, в основание которого легла самая сырая, а значит, и самая скользкая земля. Под тяжестью Воронцова земля поехала и осыпалась в яму. Вместе с грунтом в могилу съехал и командир расстрельной команды.
Какое–то время Ворон возился на дне, чертыхаясь и громко сопя, затем пробормотал что–то неразборчивое, но явно нелестное, правда, непонятно в чей адрес, и, наконец, выдал раздраженную реплику:
– Куда она его зашвырнула? Нет нигде.
– На двух квадратных метрах сориентироваться не можешь? – недовольно проскрипел Дед.
– Так ведь грязюки по колено! – ответил из ямы Воронцов. – И кровищи… как с кабана.
– Так много? – Дед насторожился. – И что, небось течет до сих пор?
– А пойми ее! Где же эта железяка? Мистика какая–то!
– Тело переверни, – приказал Дед, – может, под него соскользнул.
– Может, – проворчал Ворон. – Еще дохлятину я не ворочал. О! Что–то есть!
Несколько секунд из ямы доносились какие–то шорохи, сопение Воронцова и чавканье грязи, затем что–то громко хрустнуло, и снова чавкнула грязь.
