кухне горбатиться все вечера. Но дамы в сукебан упертые, поэтому раскрашенная во все цвета радуги старшеклассница молчит, смотрит исподлобья, но не уходит.
– Можно. Меня Жина зовут.
– Я знаю… Итак, проблема первая. Жина-сан, я не тренирую бандитов. Между тем, что делаешь ты на улицах и что делают мои парни, есть серьезная разница. Я учу гвардию защищать себя, господина и слабых, кому нужна помощь. Они не будут использовать полученные навыки для того, чтобы выбивать долги. Этому их учить не надо. Они и так уже злые до невозможности и готовы кулаками махать по любому поводу. Я же пытаюсь вложить в них чуточку ответственности. Чтобы они сначала думали, а потом использовали отточенное до смертельной остроты оружие… И я не уверен, что ты не захочешь сломать кому-нибудь из старых должников челюсть. Потому что в тебе пока нет этого стопора и понимания – как легко сделать людям больно.
Молчит. Но не уходит.
– Вторая проблема. У нас в клубе нет жестких обязанностей. Все построено на самоуважении. И если я могу чем-то помочь другим, я стараюсь это сделать. Благодаря такой взаимовыручке мы существуем. И не перегрызлись, как зачастую бывает в других бандах. Мало того, я верю, что через год-два каждый из босодзоку создаст собственное дело и поведет других людей за собой. Просто потому что они станут взрослыми людьми и вырастут из необходимости кому-то что-то доказывать. Главное – они докажут себе. И этого будет более чем достаточно… Вот скажи, почему сегодня ты смотрела нам вслед, но не поехала с остальными волонтерами?
– Что я там забыла? Я ухаживала за теткой, когда ее хватил инсульт. Потом ее забрали родственники.
– И тебе ее не было жалко?.. Обидно. Когда придет время вспоминать прожитую жизнь, вряд ли ты станешь этим гордиться…
– Я не доживу до этого.
Интересно, сколько ей? Пятнадцать? Или больше? На улицу обычно попадают из неблагополучных семей. А в такие озлобленные кодлы сбиваются самые отверженные, кому нечего терять. Кто унижения и ненависть в семье переносит на окружающих.
– Жаль. Вдвоем мы бы смогли сделать больше, чем я один.
– Я лучше с подругами в торговый центр пойду, там прикольно. И там интереснее, чем у вас. Одни задроты, жизни учат и пахать забесплатно заставляют… Я тебя попросила пару приемов показать, а ты из себя крутого корчишь! Напридумывал фигни, журналистам понарассказал, теперь в добренького играешь. Что-то я не видела, чтобы ты хоть раз в клубе чем полезным занимался. Родственники все оплатили, вот и выделываешься!
В разбушевавшуюся сукебан летит смятый комок бумаги. Это сидевшая неподалеку Кеико Кодзима скомкала рисунок и запулила в Жину:
– Закрой рот, яриман [шлюха]! Господин выгорел за своих самураев, защищая их от одаренных! Он кровью заплатил за все, что имеет! И не тебе, жалкому подобию человека, оскорблять его!
– Тихо! – рявкаю, дабы погасить возможную драку. – Закон клуба забыли?! У нас не бывает разборок! Все проблемы решаем за пределами этих стен! Здесь слишком много людей, способных перебить половину Йокогамы. И здесь – наш дом, где мы отдыхаем… Хара-сан, ты сказала, что ты не видела в доме престарелых? Я тебе отвечу… Ты не видела пролежни у бабушек, когда мышцы сгнили и наружу торчат куски позвоночника и кости таза. Ты не дышала дерьмом, который не убирали с утра, потому что санитарок на всех не хватает. Тебе не пытались целовать руки, потому что ты подала воды, а старик не может дотянуться до поильника… Я очень нехороший человек, Хара-сан. Жестокий и злой. Но даже меня проняло до печенок то, что я сегодня увидел…
Спустившись со стула, я отошел в сторону и огляделся вокруг.
– Эти стены мы возвели вместе, я и мои братья и сестры из босодзоку. Будущие проекты рождаются в муках, но с опорой на каждого из нас. Но как мы умеем строить, так мы умеем и воевать. Я – разящий меч оябуна! Я кровавая сталь, уничтожающая врагов Инагава-кай и “Ятагарасу Йокогамы”! Любой из друзей может попросить у меня помощь и я не откажу ему в этом!.. И знаешь, почему, Хара-сан?! Почему я пойду на смерть ради них?!
Голос гремел, отражаясь от стен. В моих глазах девушка увидела что-то такое, что отшатнулась и уперлась спиной в барную стойку.
– Я тебе скажу. И сделаю потому что ты стояла до последнего за подруг в парке… Я сделаю все возможное для друзей, потому что они ответят мне тем же. Любой из них умрет за общее дело и прикроет спину. На этом стоял, стоит и будет стоять “Ятагарасу Йокогамы”! Только так…
Вернувшись обратно, протянул пустой стакан бармену. Абсолютно невозмутимый Макото тут же налил мне половину. Я проглотил, не чувствуя вкус. Повернулся к перепуганной соплюшке и со злой усмешкой повторил:
– Посмотри на Кеико-сан. Она в инвалидном кресле, ее руки не двигались еще в начале недели. Но я уверен, что эта маленькая девочка не задумываясь отдаст жизнь за любого из нас, потому что считает это правильным. Как и мы, сделаем все возможное для нее. Мы – семья. А ты пробыла среди нас несколько дней и ничего не увидела. Тебя душит злоба к другим, желание поквитаться. Для этого тебе не нужен клуб. Ты и так умеешь причинять боль. Но ты не умеешь любить других людей. Просто за то, что они есть. Боюсь, этому я не смогу тебя научить. Это надо захотеть, а когда сердце переполнено ненавистью, в нем нет места другим чувствам… Извини, Хара-сан. Я не буду называть тебя по имени. Это право надо заслужить. Ты его пока не достойна… Я не буду тебя прогонять. У нас нейтральная территория, мы не враждуем с соседями. Можешь приходить в гости, слушать музыку и танцевать – никто слова не скажет. Но если ты еще раз вздумаешь оскорблять моих покойных родителей, я сверну тебе шею. Мои мама и папа были чудесными людьми. И я не потерплю, чтобы кто-то их оскорблял… Я все сказал.
Посмотрел на мрачного сятэйгасира‑хоса, похлопал его по плечу:
– Гомен-насаи, Кэйташи-сан. Извини, что пошумел, накопилось. И день был тяжелый… Извинись за меня завтра перед стариками, скажи, что я обязательно к ним еще приеду. С подарками. Или просто
