Сергей Зайцев - Санитары

Димка слушал и не верил. Почему-то ему казалось, что Шрам лжет и Федора, скорее всего, уже нет в живых. А все эти разговоры о том, что тот вернулся, нужны лишь затем, чтобы успокоить пленника, расположить его к себе, заставить действовать по определенному сценарию. Для таких, как Панкратов, как Шрам, люди — просто материал. Можно лепить, можно кромсать, можно отбраковывать и выбрасывать, не видя и не задумываясь, что во время созидания в руках «мастеров» сотнями ломаются хрупкие человеческие судьбы. И бауманцу не нравилась игра, которую с ним затеял особист. Сломает Димке хребет, как спичку, и пойдет дальше — по своим делам; через неделю и не вспомнит, как пацана звали.

— А ты не боишься, что я снова попаду на допрос и выложу все, что только что слышал от тебя, самому Панкратову?

— Соображаешь, — Шрам глубоко затянулся, так что огонек папиросы ярко вспыхнул, на миг отразив насмешливые искорки в его холодных глазах. — Нет, не боюсь. Видишь ли… Панкратов — человек старой формации. Ненавидит всех мутантов подряд, видит в них угрозу для человека. Для Ганзы. Санитаров — под общую гребенку. Но… ты ведь слушал Натуралиста? Я вот слушал. И его теория о том, что мутаген есть во всех нас… она все меняет. Нет, конечно, я никогда не превращусь в одного из них, я уверен в своей нормальности на все сто. Но это значит, что такие, как санитары, будут появляться всегда. Нам не выявить и не истребить их всех… По крайней мере, при скудной нынешней научно-технической базе.

Димка внимательно слушал Шрама, пытаясь понять, к чему тот ведет. Нет, он не старается притвориться добрым следователем — по какой-то причине головорез-особист, кажется, действительно хочет быть откровенным со своей… жертвой?

В ответ на испытующий Димкин взгляд Леденцов лишь холодно улыбнулся и продолжил:

— Если не можешь победить кого-то, возглавь его… Вместо того, чтобы устраивать концлагеря для санитаров, я хочу заключить с ними союз. Работать вместе и быть уверенным, что их чудесными способностями не воспользуются наши многочисленные враги… Логично, разве нет? Только вот Панкратов этого не понимает.

Шрам затянулся в последний раз, швырнул окурок себе под ноги и зло затоптал его.

— Все, хорош разговоры разговаривать! — жестко сказал он.

Толкнул Димку в спину, заставив сойти с места, затем подхватил под локоть и рывком потащил дальше, вдоль решеток камер. Задумавшись над сказанным, парень не замечал показной бесцеремонности особиста, машинально переставляя ноги. Казалось, Леденцов спохватился и жалеет теперь, что разоткровенничался с пленником. Но если все это — не игра, не многоходовая комбинация, смысла которой неопытному бауманцу никогда не разгадать, а душевный порыв? Может быть, когда Натуралист говорил, что Леденцов, в отличие от Панкратова, не безнадежен, он был прав? Может, и Димка был не столь наивен, когда советовал Олегу договориться с Ганзой? Просто договариваться надо было не с Панкратовым, а с его замом… Не с человеком принципов, а с прагматиком…

Сохранив ему жизнь, Шрам якобы рассчитывает расположить к себе руководство Бауманской и сохранить с Альянсом деловые отношения. Да только кто он такой, чтобы лезть в политику такого масштаба? Заместитель начальника безопасности одной из станций, только и всего. Его дело — шпионов ловить, а он через голову своего шефа судьбы станций вершить хочет. И зачем выкладывать все по-честному сорванцу, который может через час оказаться в лапах Панкратова или вообще сбежать? По всему выходит — или Димке осталось чуть-чуть и все услышанное он заберет с собой в братскую могилу где-нибудь в оборотном тупике неподалеку от Марксистской, либо… Либо Шрам делает его фигурой в своей шахматной партии и скоро Димке предстоит сделать ход. Есть и третья возможность: сам Шрам — не шахматист, а только ферзь. А партию все же разыгрывает Панкратов.

Кому верить?

И тут Димка разом забыл обо всех интригах таганских особистов. Они вдруг потеряли значение и важность… Как и все остальное.

Он почувствовал сердцем: Наташа где-то рядом!

Услышал ее тихое дыхание, взволнованное биение ее сердца — родного, любимого.

Кажется? Как можно почувствовать другого человека во тьме, в тишине? Нельзя?

Можно.

Всего шагов через десять Леденцов остановил его перед очередной камерой. Наташа его уже ждала. Она слушала шаги, стоя перед решеткой, вцепившись пальцами в холодные стальные прутья, а ее глаза блестели в темноте…

Димка подался к решетке, но Шрам остановил его рывком, безжалостно вздернув локти за спиной повыше и заставив пленника согнуться и зашипеть от боли.

— Успеешь еще, не торопись. Васильчук, где ты там? Хватит в прятки играть! Открывай!

— Здесь, Виктор Викторович. — В отдалении вспыхнул луч налобного фонаря, прожигая темноту, скользнул по платформе и остановился на решетке камеры.

Наташка отшатнулась от ослепительного света, отворачивая лицо.

Худой как жердь охранник вынырнул из-за арки, оставленной для прохода, а потому не забранной решеткой, и заторопился к ним. Даже отраженных от мрамора отсветов Димке хватило, чтобы опознать в оружии, болтавшемся на шее у охранника, «бизон» — пистолет-пулемет со шнековым магазином. Часто, правда, его без всяких затей и скидок по классификации тоже именовали автоматом.

— Кстати, Дмитрий Михалыч, — насмешливо заговорил Шрам, — слышал когда-нибудь о таком понятии, как человеческий фактор? Страшная в своей непредсказуемости штука, я тебе скажу. Вот я, например, должен был просто отвести тебя в клетку, но почему-то делюсь с тобой своими мыслями и соображениями. А патрульный Васильчук, вместо того чтобы бдеть возле клетки с важной пленницей, шуршит у нас за спиной и подслушивает разговор, который не предназначан для его ушей. И уверяю тебя, делает он это не из простого любопытства.

Охранник, загремев было ключами возле замка, замер и удивленно уставился на Шрама:

— Виктор Викторович, да вы что! Я же просто помочиться отошел на минутку, я…

— Открывай, не трать мое время. А еще у нашего Васильчука есть паскудная привычка развлекаться с пленниками, когда он думает, что этого никто не видит, — продолжал нарочито доверительно делиться Шрам с Димкой. — Почему-то он полагает, что раз начальству можно с ними развлекаться, то и ему не зазорно оставить парочку синяков на мягких частях тела или порезов в интимных местах. У него даже нож любимый для этого припасен.

— Да Виктор Викторович! Я же обещал, что больше не буду, — загундосил охранник тоном обиженного ребенка.

Решетчатая дверь наконец распахнулась, и охранник на шаг отступил в сторону, чтобы Леденцов смог затолкать пленника.