— Деньги и сигареты.
— Эти? — Он открыл дверцу сейфа.
— Да.
— Сколько было денег?
— Около пяти тысяч. Пятисотенными купюрами.
— Акт изъятия составляли?
— При мне нет.
— Ладно, забирайте и можете быть свободны.
Он поднялся с таким видом, словно я уже исчез, растворился в воздухе. По крайней мере для него я точно перестал существовать. Не очень приятное ощущение. Вульгарная трактовка теории наблюдателя утверждает, что чем большее количество людей наблюдают некий предмет, тем он реальнее. В данном случае меня перестал наблюдать всего один человек, но весомость его в этой реальности была столь высока, что отчетливо ощутил потерю некоторой части собственной плотности.
Когда я выходил из пункта охраны порядка, меня окликнул Гирин.
— Далеко тебе? — спросил он, высунувшись из проема передней двери автобуса.
— Нет. Пару кварталов.
— Ну тогда бывай, капитан.
Я сразу решил, что вернусь к Кате. Не потому, что до моего дома было далеко, и уж тем более не потому, что у нее остался мобильник. Впервые за долгие годы я ощутил внутри себя пустоту от отсутствия рядом другого человека. Откровенно говоря, не главным было то, что этот человек — женщина. Хотя принадлежность Кати к женскому полу меня радовала, чего уж лукавить. Были у меня фантазии на ее счет.
С темнотой к земле прибилась пронизывающая осенняя прохлада, и я пожалел, что на мне поверх пиджака ничего нет. Низкий ветерок гонял по тротуару сухие опавшие листья, задувал их в траву и под машины назло матерящемуся по утрам дворнику. Звезд видно не было — снова собрались тучи. В воздухе ощущалась зябкая влажность, как перед скорым дождем. Одинаковые безликие высотки пялились в темноту сотнями светящихся окон, за которыми проходили сотни одинаковых безликих жизней, от которых в мире не останется ничего и ничего не изменится. Мне стало до боли жалко всех этих людей, вся вина которых заключалась лишь в том, что они родились в этой богом проклятой стране, в промерзшей, раскисшей, грязной России, в городах с обнаглевшими ментами, рвущими паспорта, под неусыпным оком до предела циничного и лицемерного правительства. И что им делать? Они рождаются в родильных домах, зараженных стафилококком и СПИДом, живут без витаминов, постоянно недоедая, не имея возможности даже выбраться на юг, чтобы прогреть кости к зиме. Их травят гиблым пивом и самопальной водкой, их давят в вонючих вагонах метро, их постоянно грабят — то бандючье, то карманники, то менты, то банки, то налоговая инспекция, то друзья. А потом они умирают, их хоронят в дешевых фанерных гробах, зарывают в промерзшую землю, и там, глубоко под снегом, они впервые после рождения обретают успокоение. У них сил не остается даже на то, чтобы думать, не говоря уж о какой-то борьбе или банальном протесте.
Мне вспомнилась рота Глеба Митяева, стоявшая под Грозным в первую чеченскую. Она целиком состояла из сопливых юнцов, неопытных, необстрелянных, напуганных до последней возможности, замерзших, голодных, худо одетых. Они постоянно недосыпали, горбатились в непрерывных нарядах, вечно грузили какие-то ящики, что-то таскали, мусор убирали лопатами. Но самым страшным оказалось смотреть в прицел, как они шли на штурм города. Никто из них под обстрелом не пригнулся ни разу. Среди них рвались снаряды, разнося ребят в кровавые клочья, в них били тяжелые пули, выбивая из ртов последние облачка дыхания. Но падая, все они улыбались. Все до единого. Потому что с пулей или осколком прилетала смерть, надежно избавлявшая от промозглого холода, от нарядов, от голода и каждодневного изматывающего страха.
Вот так же и вся Россия. Народ довели уже до того предела, когда смерть оказывается единственным спасательным кругом. Наркоманов пугают тем, что они рано умрут, а они именно к этому и стремятся — умереть в безболезненном экстазе небытия. Меня вдруг осенило, что все призывы по телевизору против наркотиков, все акции музыкантов и депутатов на данную тему на самом деле являются грамотной рекламной кампанией этих самых наркотиков. Те, кто наркотики продают, таким образом их пиарят. Мол, это верный путь к смерти. Дороговатый, но сладкий.
«Сволочи!» — мысленно ругнулся я, сам точно не зная в чей адрес.
Вяло так ругнулся, без особенной злобы. Чего злиться, когда от этого ничего не изменится? К тому же лично мне злиться грех. Повезло по жизни. На заводе у конвейера не стоял, города-веси разные повидал. Людей. Ну, подвиги даже совершал по мелочи.
Несмотря на иронию, сквозящую в этих мыслях, я прекрасно понимал, что мне действительно повезло, что многие из живущих за одинаковыми окнами многоэтажек немало бы отдали за то, чтобы поменяться со мною судьбами. Некоторые по глупости, не зная толком, что это за участь такая — быть на войне. Другие обдуманно. И эти правы, поскольку, предложи мне кто-нибудь участь заводского токаря в обмен на мою, я бы ни за какие коврижки меняться не стал. Это честно. Несмотря на лишения, несмотря на гибель друзей.
— Повезло, — шепнул я себе под нос, вспомнив порванный паспорт.
И тут же озарение — а ведь действительно повезло! Меня даже побить не успели. А паспорт что? Мелочи. Поди, еще и новый без хлопот справят, если собисты крутанут это дело. Нет, правда, целый день сегодня везло. С бандитами справились практически без потерь, хотя, допусти я хоть одну ошибку, исход мог быть совершенно иным. С ментами Михаил помог. Катя, опять-таки, позвонила.
Мысль рвалась дальше, я уже понял, что нащупал нечто важное, но пока не мог разобраться, что именно. Что-то связанное с моими снами, со сферой взаимодействия, черт бы ее побрал. Хеберсон вспомнился. К чему — непонятно. Деньги.
«Так, стоп! — подумал я, останавливаясь. — К черту Хеберсона!»
Я поймал-таки мыслишку за хвост, и теперь главное было ее не упустить. Суть открытия заключалась в том, что если ранение или смерть в мире вечного ливня приводили к таким же последствиям в реальности, то и положительные события в сфере взаимодействия должны как-то здесь откликаться. На то она и сфера взаимодействия!
— Черт возьми! — я достал сигарету и прикурил. Получается, что, когда мы с Михаилом потерпели поражение, меня уволили с работы. А когда получилось успешно отбить атаку мизеров, у меня тут все хорошо сложилось. И самая большая победа — встреча с Катей. Что хотел, то и получил — конец одиночества.
Я уже хотел продолжить путь до знакомого подъезда, но еще более яркая мысль поразила меня, как молния. Кирилл! Он ведь командир над всеми войсками Базы! А значит, все победы и все поражения являются его собственными победами и поражениями! Так вот как он использует бойцов, так вот за что платит деньги!
