Присев и не сводя взгляда с двери, Иван принялся затачивать кромку бляхи о пол. Не ложка, но очень даже годится для дел благородных. Он спешил, прилагал максимум усилий — и потому быстро вспотел.
— Ванька, что ты делаешь? — повторила вопрос Лали.
Врач высказал свои опасения:
— Молодой человек, с вами все в порядке?
— Не отвлекайте меня, не мешайте. Ведите себя непринужденно. Любимая, встань в дальнем углу, вон там. И не пытайся мне помочь, что бы ни случилось! Хорошо? Вот и отлично, спасибо.
К тому моменту, когда в коридоре послышались гулкие шаги Дубаса, бляха уже запросто рассекала кожу до крови. Попробовав на себе, Жуков остался доволен.
— Эй, горбатый! — крикнул он. — Говорят, твоя мать была шлюхой, путалась с вертухаями, потому-то у нее и родился такой ублюдок!
В ответ раздался угрожающий рев. Раб отворил дверь, ворвался в камеру.
Иван прыгнул на него. В глазах вспыхнул фейерверк — кулак раба врезался в челюсть, едва не сломав ее. Ивана отбросило к стене. А в следующий миг горбун подмял его под себя. Ребра сдавило. Иван захрипел, дернулся, пытаясь достать заточенной бляхой до горла урода, но лишь оцарапал ему подбородок, чем только сильнее разъярил. Лапа раба выкрутила руку Ивана так, что он непроизвольно вскрикнул, пальцы разжались, бляха упала.
И вот тут Дубас совершил ошибку: ему бы пару раз врезать противнику — хватило бы, чтоб дух долой, так нет же, потянулся за бляхой. Небось тоже захотелось посмотреть на чужую трахею.
Это был шанс, и Жуков его использовал — двинул отвлекшемуся уроду в переносицу. Та хрустнула, искаженное яростью лицо залило алым, хлынуло как из ведра. И ведром же, тем самым, для отходов человеческих, Лали врезала уроду в висок.
Обмякшее тело навалилось всей немалой своей массой на Ивана.
— Ванька, ты в порядке? — Лали обеспокоенно смотрела на него сверху вниз.
— В полном. Почти. Нельзя терять времени, надо уходить отсюда. Мы… — Он замолчал — увидел то, чего не видела его девушка, стоявшая спиной к выходу из камеры. — Черт, не успели!
У порога объявились вооруженные рабы в трофейных противогазах и респираторах. Судя по тому, что в руках они держали автоматы, вскрыть оружейку в казарме вэвэшников не составило труда. У одного из кармана робы выглядывал примечательный коммуникатор — такой был лишь у одного человека в Союзе: у Гургена Бадоева. И этот бунтовщик, наставив автомат на Лали, шагнул в камеру.
Пилот и врач, не сговариваясь, подняли руки.
Пытаясь высвободиться, Жуков захрипел под тушей горбуна. Негоже встречать новую опасность, валяясь на полу. И автоматчика больше не интересовала дочь Бадоева — ствол уткнулся Ивану в лоб. Уже хорошо, авось Лали уцелеет… Он видел, как палец коснулся спускового крючка.
Лали закричала:
— Нет! Не надо!
Она бы кинулась на автоматчика, но врач и пилот схватили ее, удержали.
— Ну ты силен, Маршал! — Автомат повис на плече, а когда бунтовщик снял респиратор, Иван увидел на его щеке татуировку в форме надкушенного яблока.
Да это же Макинтош! Жуков и подумать не мог, что так обрадуется встрече с бывалым рабом, с которым познакомился на этапе.
— Я уж думал, Костыль удалил тебя с винта. Он предъяву за братца наимейлил, так я ссылку на тебя кинул, уж извини. — Макинтош обернулся к своим и хохотнул. — Это Маршал, он юзверь правильный. Глядите, как Дубаса уделал! Такой боец нам нужен, верно?
В ответ ему кивнули пару раз, но без энтузиазма.
Макинтош помог Ивану подняться:
— Ну чего, с нами, да? Надо твоих сокамерников в расход пустить. На плацу уже все готово.
Лали посмотрела на Ивана как на предателя, когда он предложил Макинтошу отойти на пару слов.
— Давай, Маршал, отойдем, это мы легко.
Своему же отряду в пять человек Макинтош велел ничего не предпринимать без особого его распоряжения и просто следить, чтобы пленные не сбежали, не учудили чего.
Пока они шли по коридору прочь от камеры, Жуков думал, как и что сказать Макинтошу. Тот ясно дал понять, что в память о помощи лично Ивана вытащит из передряги, спасет от казни, но остальным не избежать показательного сожжения на потеху толпе. Надо было срочно найти аргументы, которые заставили бы Макинтоша принять сторону пленников. Иначе ни Лали, ни врача с пилотом не спасти.
Что сказать?! Вот что́, а?!
— Ну, Маршал, чего хотел? Только быстро излагай. Сам понимаешь, расклад для тебя дрянной. Все может измениться прямо сейчас.
Иван закрыл глаза и четко произнес:
— Она моя девушка.
— Эта чернявая, что ли? Бадоевская дочка? Да ладно тебе заливать!
Иван набрал в грудь побольше воздуха и выдавил из себя:
— Я сын врага народа, бывшего министра иностранных дел Владлена Жукова. Меня зовут Иван Жуков. Я во всесоюзном розыске.
— Ты под чем, юзверь? — Макинтош ткнул его кулаком в плечо. — Отличная дурь. Отсыпь чуток.
— Я не принимал наркотики, я на самом деле… — Иван покосился на девайс в кармане бывалого раба. — Я мог бы доказать, но коммуникатор без хозяина не включить.
— Ошибаешься. — Макинтош достал из кармана прибор, а потом окровавленную тряпку, развернул ее и…
В тряпке лежал человеческий палец.
Палец Бадоева, надо понимать, ибо когда работяга прижал его к коммуникатору, тот вмиг запустился. Экран продемонстрировал заснеженные горы. На них было куда приятнее смотреть, чем на отрезанные по самую костяшку фаланги. Стало не по себе — Иван представил, что случится с Лали, если не убедить Макинтоша.
По запросу поисковик выдал множество ссылок, одна другой красочнее.
— Вот. — Иван продемонстрировал свой портрет с соответствующей подписью и текстом крупно и жирно.
Прищурившись, Макинтош присвистнул.
— Ну ты даешь! Только вот зачем ты мне объявился? Ты что, полный кулхацкер? Если о том спам пойдет, тебя вмиг сотрут. Уже одного, что ты московский, достаточно, чтобы казнить, а тут — министерский сынулька…
— Перед смертью отец записал кое-что в мой мозг, — прервал его Жуков. — Очень ценную информацию. Он хотел, чтобы я попал в Хортицкий лагерь, и вот я здесь. Это важно, пойми. Его не просто так арестовали. Он хотел свергнуть режим Председателя, но не успел. Но у него была такая возможность .
Макинтош нахмурился, морщины вокруг глаз обозначились четче.
— Бунт подавят. — Иван вернул ему коммуникатор. — Спецназ уже готовится к штурму лагеря.
— А то я не знаю. — Раб невесело усмехнулся. — Просто надоело все. Жизнь такая надоела… И не только мне. Ты ж видел, что там, на плацу, творилось.
Жуков пожал плечами:
