Я слышал полковника, но словно сквозь комья ваты, забитые в уши: ладонь дрожала под нелепой тяжестью, искры, подобные тем, когда батарейку пробуешь на язык, вливались в меня. Вот как это бывает, оказывается. Вот зачем я здесь.
Я быстро сжал кулак, словно кто-то хотел выхватить эту чертову железку. Примостил пулемет на сгиб локтя, тяжело держать суку...
– Что вы сказали? Ах да... Оставайтесь. Мы уходим.
– А вы верите, что сможете уйти? Все вместе?
В самом деле, сможем ли мы?
Я посмотрел на прапорщика, на Костика, с каменным лицом придерживающего женщину Воскобойникова.
– Я тоже прошу вас, – сказала неожиданно Юля, – заберите ее и уходите. Я никогда не думала, что это случится и что станет так... легко.
– Всё, – сказал я, согласно кивнув. – Мы уходим. Костик, возьми автомат.
– А она? – спросил Костик.
– Отпусти. Никто нам ничего не сделает, ты не понял, что ли?
– Я понял, – сказал Костик. – Понял. А ты вот понял, Валера?
Я не хотел сейчас с ним разговаривать, но зато имел пару вопросов к полковнику.
– Идите к лесу, – велел я. – Нагоню вас минут через пять.
Костик смотрел вопросительно, поднятый автомат держал за ремень. Он меня не боялся.
– Всё нормально будет, все живы, всё хорошо! – окрысился я. – Просто хочу спросить. Идите, догоню. Не ссыте, мужики...
Мужики пошли прочь, оглядываясь. Костик всё так же нес «калаш» за ремень, а прапорщик то и дело спотыкался, потому что назад смотрел чаще, чем вперед.
– Что придумал, сержант? – спросил устало Воскобойников. Мне показалось, что за последние минут пять он постарел лет на десять.
– Всё нормально, – повторил я. – Скажи, Станислав Федорович, а почему ты не убил финна? Кирьянена этого?..
– Керьялайнена, – поправил он. – Знаешь, сержант, просто не смог. Чувствовал ответственность за него, что ли.
– А как же вышло с немцем?
– А это уже не я. Руна. Но на тебя ведь она не действует?
– Не действует, – кивнул я.
– Уверен, сержант?
Я не был уверен. Совсем не был уверен. Руна сверлила мне ладонь, царапалась и кусалась, потому что хотела крови. Но я не готов был признаться в этом полковнику, больше того, я хотел отпустить полковника и его бабу, я не хотел их убивать.
– А финн?
– Что финн? – не понял Воскобойников.
– Мертвый финн, убитый. Приходил?
– Приходил, – сказал он спокойно. – Юленьку я сберег. Надеюсь, что сберегу и дальше, пока жив... А кое-кого – не сберег.
– Хочешь сказать, что он здесь до сих пор шатается?
– Почему же здесь? Он приходит и уходит. Я не знаю, куда, и никогда об этом не думал. Понимаешь, сержант, я с этим свыкся. Как человек свыкается с отрезанной ногой, с удаленным легким, с выбитым глазом.
– Понял.
– Наверное, я должен быть вам благодарен, сержант, – сказал Воскобойников, подумав.
– За что?
– Я прожил несколько жизней. Иногда я утром просыпался и не понимал: кто я? Где? Какой сейчас год? Что мне делать, куда идти, чем заниматься? Я изменился. Стал другим – говорю иначе, веду себя иначе, поступаю иначе. Я хромал – и уже давно не хромаю. Я помнил то, чего не может быть в моей памяти... Теперь всё это кончится. Знаешь, я читал книгу, не помню автора, там были вечные люди... Стриндберги? Жутко несчастные.
– Так что, Руна дает бессмертие?
– Бессмертие? – Он с сомнением пожевал губами. – Не знаю, не знаю. Не было времени проверить, понимаешь?
– Ладно, идите в дом, – велел я. – Я сваливаю.
Станислав Федорович помог Юле подняться. Она посмотрела на меня со странной смесью ненависти и любопытства, словно на мерзкую гадину в зоопарке – бывает же такое, живет же на свете такая вот гадостная тварь, – и отвернулась. Не верила, наверное, что я просто так уйду, оставлю их в живых. Пусть удивится, мне не жалко.
– Прощай, сержант, – сказал Воскобойников.
– А как же «кровью умоешься, падаль?» – напомнил я.
– Сам разберешься, сержант, – усмехнулся он.
– В смысле?
– После поймешь.
– Загадками разговариваешь, товарищ полковник? А я не обидчивый. Мне твои загадки что шли, что ехали.
– Тем более – после поймешь.
– Тогда прощай. – Я сделал шаг вниз по ступенькам и остановился. – На запад не ходи, комиссар, – там людно.
– Я знаю, – кивнул он. – Да я и не пойду. Не успею...
Не знаю, что он имел в виду, когда это говорил. Его дело. Впрочем, если он был в самом деле полковой комиссар Воскобойников Станислав Федорович, тысяча девятисотого, кажется, года рождения, то без Руны он скоро развалится. Лет-то ему сколько... и будет у его Юленьки кучка костей и тухлого мяса.
Плевать. Их проблемы, не мои. Моя проблема – домой вернуться. Хотя где тот дом...
Подфутболивая ногами обугленные черепа, я шел к полоске зелени, в которой, наверное, ждали меня Костик и прапорщик Коля. Или не ждали. На их месте я рванул бы со всех ног через любой бурелом, лишь бы не встречаться... А может, они подобрали оружие из ямки, куда мы его сложили, залегли рядом, и мне стоит только подойти поближе. Вот только они забыли, что меня охраняет Руна.
А Руну я ведь так и не оживил. Когда я стрелял в доктора, Руна была у Воскобойникова.
Значит...
Ничего не значит.
Просто надо спешить и успеть первым. А самое главное – осталось выбрать: Костик или прапорщик. Прапорщик или Костик.
В самом деле, не собираюсь ли я отдавать эту железку правительству России? Не говоря уже об Украине.
Но ведь можно выбросить ее в болото. Руна найдет хозяина, но случится это через годы, десятилетия, века... Мои дети и внуки и те не доживут, потому что нет у меня в планах ни детей, ни внуков. И буду я сидеть в богадельне, срать под себя, есть пюре из сушеного картофельного порошка, запивать молоком из гнилого сухого молочного порошка и вспоминать былые годы.
И всё же: прапорщик или Костик?
Костик или прапорщик?
Я посмотрел на большой старинный пистолет у меня в руке. Пистолет со стволом, в который, казалось, можно было засунуть палец; прищурился и прочел выбитые на металле буквы: «Dansk-Rekilriffel-Syndikat. Kobenhavn. Patent Schouboe».
И услышал холодный, замерзший, пустой смех.
Когда на мониторе появились первые строчки этой книги, еще не было президентских выборов на Украине с «оранжевой революцией». Не было президента Грузии Саакашвили. И, наверное, совсем случайно получилось, что значительная часть романа посвящена войне с Украиной, некоему вооруженному конфликту в Грузии, странному, неприглядному будущему самой России, хотя в последнее время принято считать, что всё у нас налаживается, всё идет хорошо... Да и о войне с Грузией или Украиной никто не упоминает. Тьфу-тьфу, как говорится. Не приведи бог.
